Литература

Содержание раздела

Научно-фантастическая литература

Научная фантастика уходит своими корнями в глубокое прошлое, но как отрасль художественной литературы (позднее также театра, кино, телевидения) сложилась в XIX в., под воздействием бурного развития науки и техники, а широкое признание получила сравнительно недавно — накануне и после второй мировой войны, когда наука вторглась в повседневную жизнь и стала могущественной силой, влияющей на судьбы мира.

Научно-фантастическая литература отделяется от фантастики ненаучной, хотя границы между той и другой не всегда легко заметить.

Любое фантастическое допущение — идет ли речь о технике будущего или неведомой инопланетной цивилизации — поддается сопоставлению с уровнем научной и общественной мысли на определенном отрезке времени. Вспомним хотя бы «Наутилус» ЛСюля Верна. Он мог быть придуман только во второй половине XIX столетия, когда на смену «века пара» должен был прийти «век электричества» и когда подводная навигация стала уже реальной задачей.

В древних мифах и волшебных сказках воплотилась вековая мечта человечества о покорении воздушной стихии, завоевании морских глубин, возможности видеть и слышать на большом расстоянии, обретать вечную молодость, побеждать смерть и т. п. Вспомните сказки о ковре-самолете, сапогах-скороходах, серебряном блюдечке, волшебном зеркальце, живой и мертвой воде. В таких сюжетах, созданных народной фантазией, М. Горький усматривал выражение желаемого, «прототипы гипотез», которые спустя много веков возрождаются в произведениях научной фантастики уже в новом качестве — как смелые задания науке и технике.

Сказка опирается на чудо, колдовство, магию, и это отличает ее от научной фантастики, где необыкновенное создается естественным путем — либо самой природой, либо человеком (можно сказать шире — разумными существами). С развитием знаний, пусть еще совсем примитивных, возникает потребность найти для фантазии какие-то обоснования, снять с нее налет магии и волшебства.

Изначально в мировой фантастике переплетаются две ведущие темы — изобретательская и социальная. В условиях рабовладельческого строя древние мыслители и писатели по-своему выражали мечты о наилучшем укладе жизни. Позднее такие произведения получили название утопических. На исходе средневековья — в эпоху Возрождения — появились первые коммунистические утопии Томаса Мора, Томмазо Кампанеллы и других авторов, грезивших о таком государстве, где не будет нищеты, частной собственности, угнетения человека человеком. Само слово «утопия» (в переводе с греческого — «несуществующее место», «вымышленная страна») вошло в языки всех народов благодаря Томасу Мору. Именно так он назвал несуществующий остров, где происходит действие в его знаменитой «Утопии» (1516).

Внедрение капиталистического способа производства сопровождалось техническими усовершенствованиями, изменениями в самой организации труда. Компас, порох, книгопечатание, успехи астрономии, медицины, механики, Великие географические открытия — все это заставляет утопистов по-новому взглянуть на мир. Томмазо Кампанелла в «Городе Солнца» (1623) и Френсис Бэкон в «Новой Атлантиде» (1627) выдвигают на первое место науку и технику, без которых не мыслят совершенного общественного устройства. Жители Солнечного города — задолго до паровой машины! — изобрели «особые суда и галеры, ходящие по морю без помощи весел и ветра, посредством удивительно устроенного механизма». Ученые Бенсалема (так называется остров в «Новой Атлантиде») построили «суда и лодки для плавания под водой», воздушные машины, подражающие полету птиц, приборы, передающие звуки на расстояние, и т. д.

Утопический роман открывал простор не только социальной, но и научно-технической фантастике. Однако сама наука во многом еще была схоластической и официально занимала незавидное положение бедной золушки — служанки богословия. Астрономия уживается с астрологией, строгие математические расчеты — с символикой чисел, трезвые научные доказательства — с мистическим туманом.

Связь литературы с наукой укрепилась в эпоху Просвещения (XVIII в.). Все установленные «истины» просветители подвергают сомнению, все переоценивают с точки зрения здравого смысла. Даже самая буйная фантазия подчиняется рассудку и логике. Достаточно вспомнить сатирический роман Джонатана Свифта «Путешествия Гулливера» с его магнитным «летающим островом» и «академией прожектеров» в Логадо, где ученые-изобретатели, разрабатывая абсурдные проекты, высказывают и дальновидные гипотезы. Среди них — удивительное предсказание о двух спутниках Марса, которое действительно подтвердилось в 1877 г.

Великие технические изобретения конца XVIII и начала XIX в. — ткацкие станки, паровая машина, паровоз, пароход и т. д. — заставили поверить в могущество науки и техники. Научный прогресс вызывал изумление и одновременно — страх и растерянность. Он породил новые силы, которые могли таить в себе и добро и зло. Такие настроения отразили в своем творчестве писатели-романтики, предвосхитившие некоторые позднейшие темы научной фантастики, например тему роботов.

«От высокого берега этой неведомой земли островок отделялся проливом шириною в полмили; вода в нем бежала шумным, стремительным потоком». Иллюстрация X. П. Фера к роману Жюля Верна «Таинственный остров».

Немецкий романтик Амадей Гофман, автор фантастических сказок, наделяет заводные автоматы несвойственной им самостоятельностью (новеллы «Автомат», «Песочный человек»). Имя Франкенштейна, героя одноименного романа английской писательницы Мэри Шелли,, стало нарицательным для ученого, сотворившего злую силу, с которой он не в состоянии справиться. Созданный Франкенштейном уродливый человекоподобный гигант жестоко мстит ему за свое уродство и свое одиночество.

Двойственным отношением к науке отмечены и произведения американского романтика Эдгара По. Но он-то как раз и нашел литературную форму рассказа о науке, и приблизился вплотную к научной фантастике. В одном из его рассказов некий Ганс Пфааль достигает Луны на воздушном шаре с герметической кабиной для дыхания. Однако шар этот наполнен газом плотностью в 37,4 раза меньше плотности водорода (!). В романе «История Артура Гордона Пима» путешествие к Южному полюсу сопровождается описанием страшных событий и загадочных явлений, никак не истолкованных автором, словно он хочет сказать, что человеческий ум слишком слаб, чтобы постигнуть тайны природы. Научное правдоподобие Эдгара По не заботило.

Жюль Берн, в отличие от американского романтика, был подлинным зачинателем научной фантастики, основанной на научном правдоподобии и во многих случаях на научном предвидении. Его творчество проникнуто жизнеутверждающими идеями, непреклонной верой в могущество разума, который поможет человеку познать непознанное и овладеть природой. «Что бы я ни сочинял, что бы я ни выдумывал, — говорил французский писатель, — все это будет уступать истине, ибо настанет время, когда достижения науки превзойдут силу воображения».

Жюль Берн создал роман нового типа — роман о науке и ее беспредельных возможностях. Он открыл для литературы неизведанную область — поэзию науки и научного творчества. Его герои овеяны ветрами странствий, одержимы стремлением все увидеть и все познать. Смелые путешественники, они завершают открытие Земли, стирая с географических карт последние белые пятна. Дерзкие изобретатели, они конструируют быстроходные машины, подводные и воздушные корабли, опережая на много десятилетий реальные достижения техники. Географическая фантастика свободно уживается с инженерной. Жюль Берн «усовершенствовал» все виды транспорта, от сухопутных до воображаемых межпланетных. Изобретения и открытия, которые еще не вышли из стен лабораторий или только намечались в перспективе, он рисовал как уже существующие и действующие. И этим объясняются столь частые совпадения мечты писателя с ее последующим воплощением в жизнь.

Блестящий популяризатор науки и ее грядущих завоеваний, Жюль Берн все свои сочинения предназначал юным читателям. За сорок с лишним лет — с 1862 по 1904 г. — он написал 64 романа, составляющих громадную серию «Необыкновенные путешествия». Из них около 20 фантастических: «Пять недель на воздушном шаре», «Путешествие к центру Земли», «Путешествие и приключения капитана Гаттераса», «С Земли на Луну» и «Вокруг Луны», «Двадцать тысяч лье под водой», «Робурзавоеватель», «Властители мира» и др.

Если Жюля Верна больше всего увлекают «чудеса техники», то его младшего современника — Герберта Уэллса интересует не столько техника, сколько ее влияние на человека и общество, не устройство машины, а социальные и нравственные последствия применения изобретений и открытий. Так возникли и поныне продолжают свою жизнь в литературе два основных направления научной фантастики: инженерно-техническое и социально-психологическое. И хотя они отнюдь не исключают друг друга, а зачастую сливаются воедино, Жюль Берн — родоначальник первого, Уэллс — второго.

Кейвор открыл одно окно со стороны Луны. Иллюстрация В. Высоцкого к роману Г. Уэллса «Первые люди на Луне».

Английский писатель чутко уловил предстоящие революционные изменения в науке и в обществе. Лучшие произведения Уэллса — «Машина времени», «Война миров», «Первые люди на Луне», «Человек-невидимка», «Остров доктора Моро» — появились на рубеже XIX и XX вв., когда противоречия капиталистического строя уже настолько обострились, что писатель, размышляя о будущем, вполне мог представить себе ужасающие последствия истребительных войн или одностороннего применения техники. В фантастических образах уродливых существ на Луне, элоев и морлоков в «Машине времени», зловещих марсиан в «Войне миров» Уэллс показывает, не боясь преувеличений, до какого одичания может дойти человечество, если не будут устранены изжившие себя общественные отношения. Изображая в отталкивающих чертах то, чего следует опасаться, чего нельзя допустить в действительности, он открыл для научной фантастики еще один вид романа — «роман-предупреждение». И вместе с тем Уэллс подарил фантастике совершенно новые темы: путешествия на «машине времени»; встречи инопланетных цивилизаций; многообразие разумной жизни (марсиане в виде головоногих моллюсков); овладение силами гравитации (полет на Луну с помощью «кейворита» — таинственного вещества, создающего «заслон от тяготения»); создание хирургическим путем, как это делает доктор Моро, «комбинированных» живых существ; управляющий центр Луны — «Великий Лунарий» — сверхмозг, наделенный самостоятельной волей, и т. д.

Уэллс начинает своим творчеством научную фантастику XX в. Она становится литературой, не только о человеке, но и о человечестве, не только о Земле, но и о Вселённой. Колоссально расширяются и временные масштабы. Действие может охватывать миллионы и миллиарды лет, происходить в наши дни, в неопределенном будущем или в далеком прошлом. Дерзновенные гипотезы и теории, рожденные новейшей наукой, вызывают переворот и в научной фантастике. Теория относительности и атомная физика, кибернетика и молекулярная биология подсказывают поразительные сюжеты.

Например, немыслимые в эпоху Жюля Верна фантастические обоснования межзвездных сообщений выводятся из эйнштейновского «парадокса времени» : при разгоне звездолета до околосветовой скорости путешественники достигают центра Галактики, постарев на несколько лет, тогда как на Земле протекут столетия. Но и при этих условиях может не хватить человеческой жизни, чтобы найти «братьев по разуму» или планету, где могли бы поселиться земляне.

Фантастика не боится трудностей. Для обхода предельных скоростей (300000 км/с), ничтожных по сравнению с межзвездными расстояниями, писатели вводят новые представления о пространстве («кривизна», «складки», «завихрения» и т. д.), измышляют звездолеты новых конструкций, преодолевающие невообразимые расстояния за считанные часы и дни. Герои фантастических произведений запросто совершают путешествия по океану Пространства-Времени, знакомятся с обитателями иных миров, обретают вечную молодость, подвергаются длительному анабиозу, чтобы воспрянуть для новой жизни через несколько столетий, возвращаются из звездных экспедиций и встречают на Земле своих далеких потомков.

В воображении фантастов люди будущего подчинили себе силы гравитации, научились управлять движением планет, регулируют деятельность Солнца, зажигают потухшие звезды, перестраивают целые галактики.

«Затем Хойти-Тойти... приподнял Шмита за шиворот и пронес через арену к выходному проходу. Профессор неистово закричал». Иллюстрация к рассказу А. Беляева «Хойти-Тойти».

Но как бы далеко ни залетала фантазия, действительность — отправная станция для всякого «умственного эксперимента». В век научно-технической революции перед мировой научной фантастикой возникает много общих проблем: будущее космических исследований, прогресс кибернетики, опасности, таящиеся в ядерной энергии, в неразумном отношении к природе (загрязнение окружающей среды), и т. д. Фантастические допущения лишь сгусток того, с чем мы встречаемся или можем столкнуться завтра. И если мы читаем рассказ о взаимоотношениях людей с роботами, наделенными разумом и эмоциями, то невольно задумываемся над тем, какие могут произойти изменения в психологии людей, когда они будут жить и работать рядом с роботами. Фантасты стремятся помочь людям осмыслить грандиозность осуществленных и предстоящих в недалеком будущем изменений, которые вносит в жизнь научно-техническая революция.

В то же время писатели-фантасты буржуазных и социалистических стран далеко не одинаково понимают роль человека-творца в быстро меняющемся мире и совсем неодинаково представляют себе облик грядущего. И это естественно. У лучших фантастов Запада нет и не может быть веры в будущее буржуазного общества, породившего за короткий исторический период войны, фашизм и невесть сколько бедствий. И хотя американским и английским фантастам социальное зло кажется подчас неизбывным, во многих их произведениях звучит и любовь к Человеку, и тревога за судьбы человечества.

Англо-американская фантастика в этом смысле наиболее показательна. Любителям научной фантастики известны книги американцев Рэя Брэдбери, Айзека Азимова и англичанина Артура Кларка.

Рэй Брэдбери в сборниках новелл «Марсианские хроники», «Золотые яблоки солнца», в романе «451° по Фаренгейту» и других произведениях выражает в иносказательной форме неприятие самого строя жизни, лишающего человека его человеческой сущности. Он решительно протестует против использования науки и техники во вред людям. «Сами машины — это пустые перчатки, — говорит американский фантаст, — но их надевает человеческая рука, которая может быть хорошей или плохой».

Айзек Азимов считается одним из создателей так называемой галактической концепции, заглядывающей на миллионы лет вперед в будущее человечества — от заселения ближних планет до выхода за пределы Галактики. Наряду с этим цикл рассказов «Я, робот» оказал, пожалуй, не меньшее влияние на развитие научной фантастики, чем «Машина времени» Уэллса. Сформулированные Азимовым «Три закона роботехники» предусматривают поведение роботов, действующих в труднейших условиях. Верные слуги и помощники, никогда и ничем они не могут повредить человеку! Опасность одностороннего развития техники, используемой власть имущими в своекорыстных целях, — тема известных рома«ов Азимова «Стальные пещеры» и «Конец вечности».

Артур Кларк, как и Азимов, соединяет научные гипотезы с увлекательным изложением. Из многих его произведений упомянем романы «Лунная пыль» и «Пески Марса», прекрасную повесть «Большая глубина», посвященную перспективам освоения богатств Мирового океана, роман «Космическая одиссея 2001 года».

Из французских фантастов нашего времени выделяется Франсис Карсак, автор приключенческих космических романов, поэтизирующих созидательную и преобразующую деятельность объединенных человечеств, для которых сохранение мира на бесчисленных планетах Млечного Пути становится непреложным законом. Лучшие романы Карсака — «Пришельцы ниоткуда», «Робинзоны космоса», «Бегство Земли».

«Луч прожектора проложил яркую дорогу, по которой исследователи заковыляли на своих пружинных ногах, едва волоча свои тяжелые тела». Иллюстрация Н. Гришина к роману И. Ефремова «Туманность Андромеды».

Научная фантастика стала заметным явлением современной культуры и в социалистических странах. Не избегая трудных проблем, писатели-фантасты СССР, Польши, Болгарии, Чехословакии, ГДР, Венгрии, Румынии стремятся воплотить в художественных образах зримые черты близкого и далекого будущего — светлую мечту передовых умов человечества о революционном обновлении мира.

В России научная фантастика зародилась до Великой Октябрьской революции, но первые произведения, имевшие большой успех, были созданы в 1920 — 1930-х гг. Социально-приключенческие романы А. Н. Толстого «Аэлита» и «Гиперболоид инженера Гарина», познавательно-географические романы академика В. А. Обручева «Плутония» и «Земля Санникова», лучшие из произведений А. Р. Беляева признаны по праву классическими и выдержали много изданий не только на русском языке. Беляев, первый советский писатель, всецело посвятивший себя работе в научной фантастике, особенно много внимания уделял биологическим темам («Голова профессора Доуэля», «Человек-амфибия», «Человек, нашедший свое лицо») и популяризации идей К. Э. Циолковского («Звезда КЭЦ», «Прыжок в ничто»). Одним из первых Беляев попытался домыслить начавшийся гигантский процесс переустройства нашей страны и представить социализм в состоянии полного расцвета. Творческий опыт Беляева продолжили Александр Казанцев, Григорий Адамов, Григорий Гребнев, Николай Лукин и другие писатели, намечавшие в своих романах фантастические, а иногда и реальные перспективы переделки климата и природы, использования великих открытий в условиях только что сложившегося коммунистического строя.

С конца 1950-х годов, после того как в СССР был запущен первый в мире искусственный спутник и человек — Юрий Гагарин — впервые в истории осуществил орбитальный полет, советская научная фантастика обрела новые качества. Ее мировое значение определил прежде всего роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды». Величайшие завоевания науки и техники будущего поставлены писателем в зависимость от социального прогресса. Ефремов нарисовал широкую картину преображенной Земли коммунистической эры. Люди, освобожденные от всех предрассудков прошлого, создавшие общечеловеческий всепланетный дом созидательного труда, счастья и радости, вступают в связь по Великому Кольцу Миров с другими цивилизациями.

Характерно, что в это же время выдающийся польский фантаст Станислав Лем написал «Магелланово облако» — социально-утопический роман, близкий по идейным задачам и творческим устремлениям «эпосу мечты» Ефремова. А затем появились романы Лема «Солярис», «Непобедимый», «Эдем», изображающие с неистощимой выдумкой и серьезными обоснованиями разные формы жизни во Вселенной, грядущие контакты и трудности взаимопонимания. Станислав Лем известен также как юморист и сатирик («Звездные дневники Ийона Тихого»), как автор блестящих рассказов о приключениях звездного навигатора Пиркса, которые можно считать образцом художественного исследования поведения человека в космосе.

Вслед за тем были изданы и другие значительные произведения о коммунистическом обществе будущего, среди них такие романы советских писателей, как «Каллисто» Георгия Мартынова, «Люди как боги» Сергея Снегова, «Мы — из Солнечной системы» Георгия Гуревича, «Возвращение (Полдень. 22-й век)» Аркадия и Бориса Стругацких. Наряду с Ефремовым и Лемом братья Стругацкие вошли в число известнейших современных фантастов (повести «Страна багровых туч», «Стажеры», «Далекая радуга», «Обитаемый остров», «Малыш» и др.).

В советской фантастике работает одновременно не менее 50 писателей. В потоке изданных книг поражает обилие тем, сюжетов, интереснейших допущений, оригинальных художественных приемов. Лучшие произведения советской научной фантастики по-настоящему злободневны, связаны с волнующими проблемами, учат постигать бытие в его безграничном многообразии, беспрерывном движении к будущему, способствуют коммунистическому воспитанию молодежи.

Хорошие фантастические книги наталкивают на раздумья, будят пытливую мысль, тренируют ум, развивают воображение. И в этом ценность научной фантастики как отрасли художественной литературы, порожденной научно-техническими революциями XIX и XX вв.

перейти к началу страницы