Литература

Содержание раздела

Большой справочник "РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА"

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

И. А. Гончаров

ОБЛОМОВ

Основное содержание

Часть первая

«В Гороховой улице, в одном из больших домов... лежал утром в постели, на своей квартире, Илья Ильич Обломов.

Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль гуляла вольной птицей по лицу,., потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности...

Иногда взгляд его помрачался выражением будто усталости или скуки; но ни усталость, ни скука не могли ни на минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением не лица только, а всей души; а душа так открыто и ясно светилась в глазах, в улыбке, в каждомдвижении головы, руки...

Обломов как-то обрюзг не по летам: от недостатка ли движения, или воздуха, а может быть, того и другого...

На нем был халат из персидской материи... Халат имел в глазах Обломова тьму неоцененных достоинств: он мягок, гибок; тело не чувствует его на себе; он, как послушный раб, покоряется самомалейшему движению тела.

Обломов всегда ходил дома без галстука и без жилета, потому что любил простор и приволье. Туфли на нем были длинные, мягкие и широкие; когда он, не глядя, опускал ноги с постели на пол, то непременно попадал в них сразу.

Лежанье у Ильи Ильича не было ни необходимостью, как у больного или как у человека, который хочет спать, ни случайностью, как у того, кто устал, ни наслаждением, как у лентяя: это было его нормальным состоянием. Когда он был дома - а он был почти всегда дома, - он все лежал...»

Из трех комнат, принадлежащих Илье Ильичу, он постоянно находился в одной. При первом взгляде казалось, что она прекрасно убрана. Такое обманчивое впечатление создавали дорогие вещи, находившиеся в комнате. Однако опытный глаз заметил бы пыль и паутину, пятна и забытую с ужина тарелку.

«Если б не эта тарелка, да не прислоненная к постели только что выкуренная трубка, или не сам хозяин, лежащий на ней, то можно было бы подумать, что тут никто не живет, - так все запылилось, полиняло и вообще лишено было живых следов человеческого присутствия... Страницы, на которых развернуты были книги, покрылись пылью и пожелтели... нумер газеты был прошлогодний...»

В это утро Илья Ильич был озабочен. Он получил письмо от старосты, где говорилось о неурожае и уменьшении доходов. Проснувшись, Обломов намеревался тотчас заняться этим делом, но решил, что «ничто не мешает думать лежа». Однако в половине десятого он решил, что «надо и совесть знать», и позвал своего слугу Захара.

«В комнату вошел пожилой человек, в сером сюртуке, с прорехою под мышкой, откуда торчал клочок рубашки, в сером же жилете, с медными пуговицами, с голым, как колено, черепом и с необъятно широкими и густыми русыми с проседью бакенбардами, из которых каждой стало бы на три бороды.

Захар не старался изменить не только данного ему Богом образа, но и своего костюма, в котором ходил в деревне... Для Захара дорог был серый сюртук: в нем да еще в кое-каких признаках, сохранившихся в лице и манерах барина... и в его капризах... которые между тем уважал внутренне, как проявление барской воли, господского права, видел он слабые намеки на отжившее величие...

Дом Обломовых был когда-то богат и знаменит в своей стороне, но потом, Бог знает отчего, все беднел, мельчал и, наконец, незаметно потерялся между нестарыми дворянскими домами. Только поседевшие слуги дома хранили и передавали друг другу верную память о минувшем, дорожа ею, как святынею».

Илья Ильич обвинил Захара в нерадивости, в том, что он не содержит в должном порядке дом.

«Обломову и хотелось бы, чтоб было чисто, да он бы желал, чтоб это сделалось как-нибудь так, незаметно, само собой; а Захар всегда заводил тяжбу, лишь только начинали требовать от него сметания пыли, мытья полов и т. п. Он в таком случае станет доказывать необходимость громадной возни в доме, зная очень хорошо, что одна мысль об этом приводила барина в ужас».

Илья Ильич заявил, что ему необходимо заняться делом. Слуга принес замасленную тетрадку и клочок бумаги, предлагая Обломову проверить долги по счетам. В довершении всего Захар сказал, что нужно съезжать с квартиры, - таково требование управляющего.

«Захар ушел, а Обломов стал думать.Но он был в затруднении, о чем думать: о письме ли старосты, о переезде ли на новую квартиру, приняться ли сводить счеты? Он терялся в приливе житейских забот и все лежал, ворочаясь с боку на бок...

Неизвестно, долго ли бы еще пробыл он в этой нерешительности, но в передней раздался звонок...

Вошел молодой человек лет двадцати пяти, блещущий здоровьем, с смеющимися щеками, губами и глазами. Зависть брала смотреть на него».

Это был приятель Обломова Волков, поведавший Илье Ильичу о светских развлечениях. Когда визитер ушел, Илья Ильич с грустью подумал: «В десять мест в один день - несчастный!.. И это жизнь!.. Где же тут человек?»

Затем приехал Судьбинский, «господин в темно-зеленом фраке с гербовыми пуговицами», бывший сослуживец Обломова. Он рассказал о делах в канцелярии, о своем продвижении по службе. И вновь ушедший гость вызвал у Ильи Ильича недоумение: «И слеп, и глух, и нем для всего остального в мире. А выйдет в люди, будет со временем ворочать делами и чинов нахватает...»

Следующим посетителем был литератор Пенкин, «очень худощавый, черненький господин, заросший весь бакенбардами, усами и эспаньолкой». Плодовитый сочинитель («две статьи в газету каждую неделю») пересказал содержание своей публикации об избиении городничим мещан. Он также советовал Обломову прочитать нашумевшее произведение неизвестного пока автора «Любовь взяточника к падшей женщине». Илья Ильич категорически отказался: в произведениях современных авторов нет жизни.

«- В их рассказе слышны не «невидимые слезы», а один только видимый грубый смех, злость... Где же человечность-то? Вы одной головой хотите писать! - почти шипел Обломов. - Протяните руку падшему человеку...

- Нам нужна одна голая физиология общества...

- Человека, человека давайте мне! - говорил Обломов. - Любите его...»

После ухода Пенкина в комнате Ильи Ильича появляется человек «неопределенных лет, с неопределенной физиономией... не красив и не дурен, не высок и не низок ростом, не блондин и не брюнет...

Едва ли кто-нибудь, кроме матери, заметил появление его на свет, очень немногие замечают его в течение жизни, но, верно, никто не заметит, как он исчезнет со света...»

Обломов называл его Алексеевым, хотя никто толком не помнил, как зовут этого человека. Алексеев передал приглашение знакомых Обломова ехать на гулянье в Екатерингоф и просьбу нанять для всех коляску. «И чего я там не видал?...» - лениво ответил Илья Ильич и предложил Алексееву остаться у него обедать.

Обломов ухватился за предоставившуюся возможность обсудить с гостем свалившиеся на него проблемы, поскольку другие не захотели его выслушать. Однако Алексеев, выслушав его, посоветовал ему всего лишь «не предаваться отчаянию: перемелется - мука будет». Их беседу прервал отчаянный звонок.

«Вошел человек лет сорока, принадлежащий к крупной породе, высокий, объемистый в плечах и во всем туловище, с крупными чертами лица, с большой головой, с крепкой, коротенькой шеей, с большими навыкате глазами, толстогубый. Беглый взгляд на этого человека рождал идею о чем-то грубом и неопрятном. Видно было, что он не гонялся за изяществом костюма. Не всегда его удавалось видеть чисто обритым. Но ему, по-видимому, это было все равно; он не смущался от своего костюма и носил его с каким-то циническим достоинством.

Это был Михей Андреевич Тарантьев, земляк Обломова.

Тарантьев смотрел на все угрюмо, с полупрезрением, с явным недоброжелательством ко всему окружающему, готовый бранить все и всех на свете, как будто какой-нибудь обиженный несправедливостью или не признанный в каком-то достоинстве, наконец как гонимый судьбоюсильный характер, который недобровольно, неуныло покоряется ей...

Тарантьев мастер был только говорить; на словах он решал все ясно и легко, особенно что касается других; но как только нужно было двинуть пальцем, тронуться с места... тут его не хватало - ему вдруг и тяжело делалось, и нездоровилось...

Он был взяточник в душе, по теории, ухитрялся брать взятки, за неимением дел и просителей, с сослуживцев, с приятелей... требовал от всех незаслуженного уважения, был придирчив ».

Алексеев и Тарантьев - «два самые усердные посетителя» Обломова.

«Зачем эти два русские пролетария ходили к нему? Они очень хорошо знали зачем: пить, есть, курить хорошие сигары. Они находили теплый, покойный приют и всегда одинаково если не радушный, то равнодушный прием.

Но зачем их пускал к себе Обломов?..

Тарантьев делал много шума, выводил Обломова из неподвижности и скуки... В комнату, где царствовал сон и покой, Тарантьев приносил жизнь, движение, а иногда и вести извне». Кроме того, Илья Ильич «еще имел простодушие верить, что Тарантьев в самом деле способен посоветовать ему что-нибудь путное.

Посещения Алексеева Обломов терпел по другой, не менее важной причине. Если он хотел жить по-своему, то есть лежать молча, дремать или ходить по комнате, Алексеева как будто не было тут... Он мог так пробыть хоть трои сутки...

Другие гости заходили нечасто, на минуту, как первые три гостя; с ними со всеми все более и более порывались живые связи...

Был ему по сердцу один человек: тот тоже не давал ему покоя; он любил и новости, и свет, и науку и всю жизнь, но как-то глубже, искреннее - и Обломов хотя был ласков со всеми, но любил искренно его одного, верил ему одному, может быть потому, что рос, учился и жил с ним вместе. Это Андрей Иванович Штольц».

«Что ты это лежишь по сю пору, как колода?» - с этими словами, обращенными к Обло-мову, появился Тарантьев. Походя отругав Захара, он получил достойный отпор: «А вы заведите-ка прежде своего Захара, да и лайтесь тогда!» Тарантьев разразился рассказом о человеке, требовавшем с него долг: «Взял я... уж года два будет... взаймы. Как, кажется, не забыть? Нет, помнит...» Взяв у Обломова деньги якобы на покупку вина к обеду, а заодно попросив его нанять коляску для поездки на гулянье, Тарантьев собрался уходить. Обломов же остановил его, прося помочь разрешить его проблемы. Гость очень быстро нашел выход из трудных, как казалось Илье Ильичу, ситуаций. Тарантьев предложил Обломову переехать в дом к его куме, старосту же назвал мошенником и посоветовал написать письма исправнику, губернатору и соседу по поместью с просьбой о помощи и защите. За свои советы Михей Андреевич выпросил к обеду шампанское и портер. Обломов пожалел, что нет рядом Штольца, чем вызвал бурю негодования у Тарантьева: «Вот нашел благодетеля!.. Немец проклятый, шельма продувная!..» В конце концов дошло до того, что Михей Андреич стал просить Обломова одолжить ему на время фрак, и только благодаря решительности Захара ушел ни с чем.

Вслед за Тарантьевым уходит Алексеев, и Обломов погрузился «не то в дремоту, не то в задумчивость».

«Обломов, дворянин родом, коллежский секретарь чином, безвыездно живет двенадцатый год в Петербурге.

Сначала... нанял квартиру побольше, прибавил к своему штату еще повара и завел было пару лошадей.

Тогда еще он был молод... все готовился к поприщу, к роли... в службе. Потом он думал и о роли в обществе... Но дни шли за днями... все собирался и готовился начать жизнь... Жизнь в его глазах разделялась на две половины: одна состояла из труда и скуки - это у него были синонимы; другая - из покоя и мирного веселья.

Воспитанный в недрах провинции... переходя в течение двадцати лет из объятий в объятия родных, друзей и знакомых, он до того был проникнут семейным началом, что и будущая служба представлялась ему в виде какого-то семейного занятия...»

Однако от него требовались ежедневное посещение службы, расторопность в выполнении дел, робость в отношениях с начальством. «Все это навевало на него страх и скуку великую. «Когда же жить? Когда жить?» - твердил он».

После двух лет хождения в канцелярию один случай «заставил его ранее покинуть службу». Он отправил «нужную бумагу вместо Астрахани в Архангельск». «Обломов не дождался заслуженной кары, ушел домой и прислал медицинское свидетельство... Но это помогло только на время: надо же было выздороветь... Обломов не вынес и подал в отставку. Так кончилась - и потом уже не возобновлялась - его государственная деятельность.

Роль в обществе удалась было ему лучше.

В первые годы пребывания в Петербурге... он волновался, как и все, надеялся, радовался пустякам и от пустяков же страдал».

Впрочем, он всячески избегал женщин. «Душа его была еще чиста и девственна; она, может быть, ждала своей любви, своей поры, своей патетической страсти, а потом, с годами, кажется, перестала ждать и отчаялась.

Илья Ильич еще холоднее простился с толпой друзей. Тотчас после первого письма старосты о недоимках и неурожае заменил он первого своего друга, повара, кухаркой, потом продал лошадей и, наконец, отпустил прочих «друзей».

Его почти ничто не влекло из дома, и он с каждым днем все крепче и постояннее водворялся в своей квартире... Он не привык к движению, к жизни, к многолюдству и суете...

Так разыгралась роль его в обществе. Лениво махнул он рукой на все юношеские обманувшие его или обманутые им надежды, все нежно-грустные, светлые воспоминания, от которых у иных и под старость бьется сердце.

Между тем он учился, как и другие, как все, то есть до пятнадцати лет в пансионе... Он по необходимости сидел в классе прямо, слушал, что говорили учителя, потому что другого ничего делать было нельзя, и с трудом, с потом, со вздохами выучивал задаваемые ему уроки.

Все это вообще считал он за наказание, ниспосланное небом за наши грехи. Дальше той строки, под которой учитель, задавая урок, проводил ногтем черту, он не заглядывал...

Серьезное чтение утомляло его. Мыслителям не удалось расшевелить в нем жажду к умозрительным истинам. Зато поэты задели его за живое.. . Ум и сердце просветлели: он стряхнул дремоту, душа запросила деятельности.

Штольц помог ему продлить этот момент, сколько возможно было для такой натуры, какова была натура его друга. Он поймал Обломо-ва на поэтах и года полтора держал его под ферулой мысли и науки...

Странно подействовало ученье на Илью Ильича: у него между наукой и жизнью лежала целая бездна, которой он не пытался перейти. Жизнь у него была сама по себе, а наука сама по себе.

Обломов любил уходить в себя и жить в созданном им мире.

Ему доступны были наслаждения высоких помыслов; он не чужд был всеобщих человеческих скорбей. Он горько в глубине души плакал в иную пору над бедствиями человечества, испытывал безвестные, безыменные страдания, и тоску, и стремление куда-то вдаль, туда, вероятно, в тот мир, куда увлекал его, бывало, Штольц...

Сладкие слезы потекут по щекам его...

Случалось и то, что он, исполненный презрения к людскому пороку, ко лжи, к клевете, к разлитому в мире злу, и разгорится желанием указать человеку на его язвы, и вдруг загораются в нем мысли, ходят и гуляют в голове, как волны в море, потом вырастают в намерения, зажгут всю кровь в нем, задвигаются мускулы его, напрягутся жилы, намерения преображаются в стремления: он, движимый нравственной силою, в одну минуту быстро изменит две-три позы, с блистающими глазами привстанет до половины на постели, протянет руку и вдохновенно озирается кругом... Вот, вот стремление осуществится, обратится в подвиг... и тогда, Господи! Каких чудес, каких благих последствий могли бы ожидать от такого высокого усилия!..

Но смотришь, промелькнет утро, день уже клонится к вечеру, а с ним клонятся к покою и утомленные силы Обломова...

Никто и не знал и не видал этой внутренней жизни Ильи Ильича: все думали, что Обломов так себе, только лежит да кушает на здоровье, и что больше от него нечего ждать; что едва ли у него вяжутся и мысли в голове. Так о нем и толковали везде, где его знали.

О способностях его, об этой внутренней вулканической работе пылкой головы, гуманного сердца знал подробно и мог свидетельствовать Штольц, но Штольца почти никогда не было в Петербурге.

Один Захар, обращающийся всю жизнь около своего барина, знал еще подробнее весь его внутренний быт; но он был убежден, что они с барином дело делают и живут нормально, как должно, и что иначе жить не следует».

Захару было за пятьдесят лет. Он словно принадлежал двум эпохам: от одной у него осталась безграничная преданность семейству Обломовых, а другая эпоха отразилась в нем утонченностью и развращением нравов. Захар лгал, сплетничал, старался утаить сдачу, однако делал он все это не из злости, а по привычке, доставшейся от деда и отца.

«Захар неопрятен. Он бреется редко и хотя моет руки и лицо, но, кажется, больше делает вид, что моет... Он очень неловок: станет ли отворять ворота или двери, отворяет одну половинку, другая затворяется, побежит к той, эта затворятся...

У Обломова в кабинете переломаны или перебиты почти все вещи, особенно мелкие, требующие осторожного обращения с ними, - и все по милости Захара».

Обязанности свои он выполнял с неохотой. « Захар начертал себе однажды навсегда определенный круг деятельности, за который добровольно никогда не переступал. Он утром ставил самовар, чистил сапоги и то платье, которое барин спрашивал, но отнюдь не то, которое не спрашивал, хоть виси оно десять лет. Потом он мел - не всякий день однако ж - середину комнаты, не добираясь до углов, и обтирал пыль только с того стола, на котором ничего не стояло, чтоб не снимать вещей. Затем он считал себя вправе дремать на лежанке или болтать с Анисьей в кухне и с дворней у ворот, ни о чем не заботясь. Если ему приказывали сделать что-нибудь сверх этого, он исполнял приказание неохотно, после споров и убеждений в бесполезности приказания или невозможности исполнить его. Никакими средствами нельзя было заставить его внести новую постоянную статью в круг начертанных им себе занятий».

Захар был настолько привязан к Обломову, что мог бы умереть за него, считая это природным долгом. «Боже сохрани, чтоб он поставил другого какого-нибудь барина не только выше, даже наравне с своим!» Однако это не мешало Захару нередко грубо и фамильярно обходиться с Ильей Ильичем, но при этом чувствовать превосходство барина. Преданность Захара была его «необъятным достоинством» и позволяла Обломову терпеливо сносить мелкие недостатки слуги.

«Давно знали они друг друга и давно жили вдвоем. Захар нянчил маленького Обломова на руках, а Обломов помнит его молодым, проворным, прожорливым и лукавым парнем.

Старинная связь была неистребима между ними. Как Илья Ильич не умел ни встать, ни лечь спать, ни быть причесанным и обутым, ни отобедать без помощи Захара, так Захар не умел представить себе другого барина, кроме Ильи Ильича, другого существования, как одевать, кормить его, грубить ему, лукавить, лгать и в то же время внутренне благоговеть перед ним».

После ухода Тарантьева и Алексеева Обломов вновь лег и «занялся разработкою плана имения». Создав в своем воображении дом с флигелем, сад и парк, он представил себя сидящим в летний вечер на террасе: «вдали желтеют поля, солнце опускается за знакомый березняк и румянит гладкий как зеркало пруд; с полей восходит пар; становится прохладно, наступают сумерки; крестьяне толпами идут домой.

Праздная дворня сидит у ворот; там слышатся веселые голоса, хохот, балалайка, девки играют в горелки; кругом его самого резвятся его малютки, лезут к нему на колени, вешаются ему на шею; за самоваром сидит... царица всего окружающего, его божество... женщина! жена! А между тем в столовой, убранной с изящной простотой, ярко заблистали приветные огоньки, накрывался большой круглый стол; Захар, произведенный в мажордомы, с совершенно седыми бакенбардами, накрывает стол, с приятным звоном расставляет хрусталь и раскладывает серебро, поминутно роняя на пол то стакан, то вилку; садятся за обильный ужин; тут сидит и товарищ его детства, неизменный друг его, Штольц, и другие, все знакомые лица; потом отходят ко сну... Он вдруг почувствовал смутное желание любви, тихого счастья, вдруг зажаждал полей и холмов своей родины, своего дома, жены и детей...»

Его безмятежность была нарушена криками с улицы, и Обломов вновь вспомнил о «двух несчастьях». Вошедший Захар еще более омрачил его настроение, показав неоплаченные счета и укорив барина словами: «Кабы не пускали Михея Андреича, так бы меньше выходило!»

Илья Ильич попытался заняться делами, но в результате отложил все на завтра. В это время в прихожей раздался звонок. Это пришел доктор. Выслушав жалобы Обломова на здоровье, он предложил ему поехать за границу на лечение. Доктор также посоветовал пациенту избегать умственного напряжения, оградить себя от чтения, писанья, развлекать себя верховой ездой, танцами, умеренным движеньем на чистом воздухе, приятными разговорами, особенно с дамами, кушать легкий бульон, зелень.

Доктор оставил Обломова «в самом жалком положении»: он «сжался на стуле в комок и так сидел, никуда не глядя, ничего не чувствуя».

Робкий зов Захара вывел Илью Ильича из забытья. Слуга заговорил о переезде: «Другие, мол, не хуже нас, да переезжают...» Эти слова потрясли Обломова.

«- Другие не хуже! - с ужасом повторил Илья Ильич. - Вот ты до чего договорился! Я теперь буду знать, что я для тебя все равно что «другой»!..

Обломов долго не мог успокоиться; он ложился, вставал, ходил по комнате и опять ложился. Он в низведении себя Захаром до степени других видел нарушение прав своих на исключительное предпочтение Захаром особы барина всем и каждому».

Илья Ильич призвал Захара искупить «свой проступок», уладив дело с переездом.

После пережитых волнений Обломов решает передохнуть. «Захар начал закупоривать барина в кабинете; он сначала покрыл его самого и подоткнул одеяло под него, потом опустил шторы, плотно запер все двери и ушел к себе...

Настала одна из ясных сознательных минут в жизни Обломова...

Ему грустно и больно стало за свою неразвитость, остановку в росте нравственных сил, за тяжесть, мешающую всему; и зависть грызла его, что другие так полно и широко живут, а у него как будто тяжелый камень брошен на узкой и жалкой тропе его существования.

В робкой душе его вырабатывалось мучительное сознание, что многие стороны его натуры не пробуждались совсем, другие были чуть-чуть тронуты, и ни одна не разработана до конца.

А между тем он болезненно чувствовал, что в нем зарыто, как в могиле, какое-то хорошее, светлое начало, может быть, теперь уже умершее, или лежит оно, как золото в недрах горы, и давно бы пора этому золоту быть ходячей монетой.

Но глубоко и тяжело завален клад дрянью, наносным сором. Кто-то будто украл и закопал в собственной его душе принесенные ему в дар миром и жизнью сокровища. Что-то помешало ему ринуться на поприще жизни и лететь по нему на всех парусах ума и воли. Какой-то тайный враг наложил на него тяжелую руку в начале пути и далеко отбросил от прямого человеческого назначения...

И уже не выбраться ему, кажется, из глуши и дичи на прямую тропинку. Лес кругом его и в душе все чаще и темнее, тропинка зарастает более и более; светлое сознание просыпается все реже и только на мгновение будит спящие силы. Ум и воля давно парализованы и, кажется, безвозвратно...

Горько становилось ему от этой тайной исповеди перед самим собою. Бесплодные сожаления

о минувшем, жгучие упреки совести язвили его, как иглы, и он всеми силами старался свергнуть с себя бремя этих упреков, найти виноватого вне себя и на него обратить жало их. Но на кого?..

Так он и не додумался до причины; язык и губы мгновенно замерли на полуслове и остались, как были, полуоткрыты. Вместо слова послышался еще вздох, и вслед за тем начало раздаваться ровное храпенье безмятежно спящего человека» .

Сон Обломова

«

Где мы? В какой благословенный уголок земли перенес нас сон Обломова? Что за чудный край!..

Весь уголок верст на пятнадцать или на двадцать вокруг представлял ряд живописных этюдов, веселых, улыбающихся пейзажей. Песчаные отлогие берега светлой речки, подбирающийся с холма к воде мелкий кустарник, искривленный овраг с ручьем на дне и березовая роща - все как будто было нарочно прибрано одно к одному и мастерски нарисовано...

Правильно и невозмутимо совершается там годовой круг... Ни страшных бурь, ни разрушений не слыхать в том краю...

Как все тихо, все сонно в трех-четырех деревеньках, составляющих этот уголок! Они лежали недалеко друг от друга и были как будто случайно брошены гигантской рукой и рассыпались в разные стороны, да так с тех пор и остались...

Та же глубокая тишина и мир лежат и на полях; только кое-где, как муравей, гомозится на черной ниве палимый зноем пахарь, налегая на соху и обливаясь потом.

Тишина и невозмутимое спокойствие царствуют и в нравах людей в том краю. Ни грабежей, ни убийств, никаких страшных случайностей не было там; ни сильные страсти, ни отважные предприятия не волновали их... Счастливые люди жили, думая, что иначе и не должно и не может быть, уверенные, что и все другие живут точно так же и что жить иначе - грех. Они бы и не поверили, если б сказали им, что другие как-нибудь иначе пашут, сеют, жнут, продают. Какие же страсти и волнения могли быть у них?..»

Сначала Илья Ильич увидел себя семилетним ребенком.

«Обломов, увидев давно умершую мать, и во сне затрепетал от радости, от жаркой любви к ней; у него, у сонного, медленно выплыли из-под ресниц и стали неподвижно две теплые слезы.

Мать осыпала его страстными поцелуями, потом осмотрела его жадными, заботливыми глазами, не мутны ли глазки, спросила, не болит ли что-нибудь, расспросила няньку, покойно ли он спал, не просыпался ли ночью, не метался ли во сне, не было ли у него жару? Потом взяла его за руку и подвела его к образу...

Потом пошли к отцу, потом к чаю...

Весь... штат и свита дома Обломовых подхватили Илью Ильича и начали осыпать его ласками и похвалами; он едва успевал утирать следы непрошеных поцелуев.

После того начиналось кормление его булочками, сухариками, сливочками.

Потом мать, приласкав его еще, отпускала гулять...

Смотрит ребенок и наблюдает острым и переимчивым взглядом, как и что делают взрослые, чему посвящают утро. Ни одна мелочь, ни одна черта не ускользает от пытливого внимания ребенка; неизгладимо врезывается в душу картина домашнего быта; напитывается мягкий ум живыми примерами и бессознательно чертит программу своей жизни по жизни, его окружающей...

Главною заботою была кухня и обед. Об обеде совещались целым домом... Забота о пище была первая и главная жизненная забота в Обломовке... И так до полудня все суетилось и заботилось, все жило такою полною, муравьиною, такою заметною жизнью...

А ребенок все смотрел и все наблюдал своим детским, ничего не пропускающим умом. Он увидел, как после полезно и хлопотливо проведенного утра наставал полдень и обед...» А затем наступал «час всеобщего послеобеденного сна... Это был какой-то всепоглощающий, ничем не победимый сон, истинное подобие смерти...

Он с нетерпением дожидался этого мгновения, с которым начиналась его самостоятельная жизнь. Он был как будто один в целом мире...»

В это время Илюша делал то, что ему запрещали заботливые взрослые.

«Между тем жара начала понемногу спадать; в природе стало все живее; солнце уже подвинулось к лесу. И в доме мало-помалу нарушалась тишина...

Ребенок тут, подле маменьки: он вглядывается в странные окружающие его лица, вслушивается в их сонный и вялый разговор. Весело ему смотреть на них, любопытен кажется ему всякий сказанный ими вздор...

Но вот начинает смеркаться... Настали минуты всеобщей торжественной тишины природы, те минуты, когда сильнее работает творческий ум, жарче кипят поэтические думы, когда в сердце живее вспыхивает страсть или больнее ноет тоска, когда в жестокой душе невозмутимее и сильнее зреет зерно преступной мысли, и когда... в Обломовке все почивают так крепко и покойно.

- Пойдем, мама, гулять, - говорит Илюша.

- Что ты, Бог с тобой! Теперь гулять, - отвечает она, - сыро, ножки простудишь; и страшно: в лесу теперь леший ходит, он уносит маленьких детей.

- Куда он уносит? Какой он бывает? Где живет? - спрашивает ребенок.

И мать давала волю своей необузданной фантазии.

Ребенок слушал ее, открывая и закрывая глаза, пока, наконец, сон не сморит его совсем...»

Потом Обломову приснилась другая пора: он в бесконечный зимний вечер робко жмется к няне, а она нашептывает ему о какой-то неведомой стороне, где нет ни ночей, ни холода, где все совершаются чудеса...

Взрослый Илья Ильич хотя после и узнает, что нет медовых рек, нет добрых волшебниц, хотя и шутит он с улыбкой над сказаниями няни, но улыбка эта не искренняя, она сопровождается тайным вздохом: сказка у него смешалась с жизнью, и он бессознательно грустит подчас, зачем сказка не жизнь, а жизнь не сказка...

И старик Обломов, и дед выслушивали в детстве те же сказки, прошедшие в стереотипном издании старины, в устах нянек и дядек, сквозь века и поколения.

Няня между тем уже рисует другую картину воображению ребенка. Она повествует ему о подвигах наших Ахиллов и Улиссов, об удали Ильи Муромца, Добрыни Никитича, Алеши Поповича, о Полкане-Богатыре, о Калечище прохожем, о том, как они странствовали по Руси, побивали несметные полчища басурманов, как состязались в том, кто одним духом выпьет чару зелена вина и не крякнет; потом говорила о злых разбойниках, спящих царевнах, окаменелых городах и людях...

Страшна и неверна была жизнь тогдашнего человека; опасно было ему выйти за порог дома: его того гляди запорет зверь, зарежет разбойник, отнимет у него все злой татарин, или пропадет человек без вести, без всяких следов... Терялся слабый человек, с ужасом озираясь в жизни, и искал в воображении ключа к таинствам окружающей его и своей собственной природы... И поныне русский человек среди окружающей его строгой, лишенной вымысла действительности любит верить соблазнительным сказаниям старины, и долго, может быть, еще не отрешиться ему от этой веры... Сказка не над одними детьми в Обломовке, но и над взрослыми и до конца жизни сохраняет свою власть...

Далее Илья Ильич вдруг увидел себя мальчиком лет тринадцати или четырнадцати.

Он уж учился в селе Верхлёве, верстах в пяти от Обломовки, у тамошнего управляющего, немца Штольца, который завел небольшой пансион для детей окрестных дворян. У него был свой сын, Андрей, почти одних лет с Обломовым, да еще отдали ему одного мальчика... Кроме этих детей, других еще в пансионе пока не было.

Нечего делать, отец и мать посадили баловника Илюшу за книгу. Это стоило слез, воплей, капризов. Наконец отвезли.

Немец был человек дельный и строгий, как почти все немцы. Может быть, у него Илюша и успел бы выучиться чему-нибудь хорошенько, если б Обломовка была верстах в пятистах от Верхлёва. А то как выучиться? Обаяние обломовской атмосферы, образа жизни и привычек простиралось и на Верхлёво; ведь оно тоже было некогда Обломовкой; там, кроме дома Штольца, все дышало тою же первобытною ленью, простотою нравов, тишиною и неподвижностью...

Времена Простаковых и Скотининых миновали давно. Пословица «Ученье - свет, а неученье - тьма» бродила уже по селам и деревням вместе с книгами, развозимыми букинистами...

Обломовы смекали это и понимали выгоду образования, но только эту очевидную выгоду. О внутренней потребности ученья они имели еще смутное и отдаленное понятие, и оттого им хотелось уловить для своего Илюши пока некоторые блестящие преимущества.

Они мечтали о шитом мундире для него, воображали его советником в палате, а мать даже губернатором; но всего этого хотелось бы им достигнуть как-нибудь подешевле, с разными хитростями, обойти тайком разбросанные по пути просвещения и честей камни и преграды... учиться слегка... чтоб только соблюсти предписанную форму и добыть как-нибудь аттестат, в котором бы сказано было, что Илюша прошел все науки и искусства.

Вся эта обломовская система воспитания встретила сильную оппозицию в системе Штольца. Борьба была с обеих сторон упорная. Штольц прямо, открыто и настойчиво поражал соперников, а они уклонялись от ударов вышесказанными и другими хитростями. Победа не решалась никак... Дело в том, что сын Штольца баловал Обломова, то подсказывая ему уроки, то делая за него переводы.

Илье Ильичу ясно видится и домашний быт его, и житье у Штольца.

Он только проснется у себя дома, как у постели его уже стоит Захарка, впоследствии знаменитый его камердинер Захар Трофимыч... Захочет ли чего-нибудь Илья Ильич, ему стоит только мигнуть - уж трое-четверо слуг кидаются исполнять его желание...

И не удастся никак Илье Ильичу сделать что-нибудь самому для себя...

Подчас нежная заботливость родителей и надоедала ему... он рос медленно и вяло. Ищущие проявления силы обращались внутрь и никли, увядая.

А иногда он проснется такой бодрый, свежий, веселый; он чувствует: в нем играет что-то, кипит, точно поселился бесенок какой-нибудь... Бесенок так и подмывает его: он крепится, крепится, наконец не вытерпит, и вдруг без картуза, зимой, прыг с крыльца на двор... А в доме гвалт: Илюши нет! Крик, шум... все бегут, растерянные, по двору... Наконец набежали на мальчишек... Потом уже овладели барчонком, окутали его в захваченный тулуп, потом в отцову шубу, потом в два одеяла и торжественно принесли на руках домой.

Дома отчаялись уже видеть его, считая погибшим; но при виде его, живого и невредимого, радость родителей была неописана. Возблагодарили Господа Бога, потом напоили его мятой, потом бузиной, к вечеру еще малиной, и продержали дня три в постели, а ему бы одно могло быть полезно: опять играть в снежки...»

Во время обломовского сна Захар отправился к воротам, где начал сочинять небылицы про своего барина. Однако если кто-то пытался сказать об Обломове дурное, то в слуге просыпались и честолюбие, и самолюбие, и преданность: он готов был всех «облить ядом желчи».

В намеченное время обеда Захар возвратился домой, чтобы разбудить барина.

«Обломов быстро поднял голову, поглядел кругом и опять лег, с глубоким вздохом.

- Оставь меня в покое! - сказал он важно. - Я велел тебе будить меня, а теперь отменяю приказание, - слышишь ли? Я сам проснусь, когда мне вздумается...

- Вставайте, вставайте! - во все горло заголосил Захар и схватил Обломова обеими руками за полу и за рукав. Обломов вдруг неожиданно вскочил на ноги и ринулся на Захара...

Тут же из-за спины Захара кто-то разразился звонким хохотом. Оба оглянулись.

- Штольц! Штольц! - в восторге кричал Обломов, бросаясь к гостю.

- Андрей Иваныч! - осклабясь, говорил Захар.

Штольц продолжал покатываться со смеха: он видел всю происходившую сцену».

Часть вторая

«Штольц был немец только вполовину, по отцу: мать его была русская; веру он исповедовал православную; природная речь его была русская... Немецкий же язык он наследовал от отца да из книг.

В селе Верхлёве, где отец его был управляющим, Штольц вырос и воспитывался».

Андрюша получил «трудовое, практическое воспитание». Отец запрещал матери мешать сыну в проявлении своих желаний. Он мог подраться на улице, подолгу не бывать дома. Однажды Андрей не был дома неделю и отец не поехал искать его. Вернувшегося сына он лишь спросил, сделал ли он перевод, и, получив отрицательный ответ, сказал: «Ступай, откуда пришел». Через неделю Андрей вернулся с выполненным заданием.

«Когда он подрос, отец сажал его с собой на рессорную тележку, давал вожжи и велел везти на фабрику, потом в поля, потом в город, к купцам, в присутственные места, потом смотреть какую-нибудь глину...

Четырнадцати, пятнадцати лет мальчик отправлялся частенько один, в тележке или верхом, с сумкой у седла, с поручениями от отца в город...»

Матери было не по душе такое воспитание. «Она боялась, что сын ее сделается таким же бюргером, из каких вышел отец... Она возненавидела даже тележку, на которой Андрюша ездил в город, клеенчатый плащ, который подарил ему отец, и замшевые зеленые перчатки - все грубые атрибуты трудовой жизни.

На беду, Андрюша отлично учился, и отец сделал его репетитором в своем маленьком пансионе.

Ну, пусть бы так; но он положил ему жалованье, как мастеровому, совершенно по-немецки: по десяти рублей в месяц, и заставлял его расписываться в книге...

Отец Андрюши был агроном, технолог, учитель. У отца своего, фермера, он взял практические уроки в агрономии, на саксонских фабриках изучил технологию, а в ближайшем университете, где было около сорока профессоров, получил призванье к преподаванию того, что кое-как успели ему растолковать сорок мудрецов.

Дальше он не пошел, а упрямо поворотил назад, решив, что надо делать дело, и возвратился к отцу. Тот дал ему сто талеров, новую котомку и отпустил на все четыре стороны.

С тех пор Иван Богданович не видал ни родины, ни отца. Шесть лет пространствовал он по Швейцарии, Австрии, а двадцать лет живет в России и благословляет свою судьбу.

Он был в университете и решил, что сын его должен быть также там... И он отослал сына - таков обычай в Германии. Матери не было на свете, и противоречить было некому».

Штольц - ровесник Обломова. «Он служил, вышел в отставку, занялся своими делами и в самом деле нажил дом и деньги. Он участвует в какой-то компании, отправляющей товары за границу.

Он беспрестанно в движении: понадобится обществу послать в Бельгию или Англию агента - посылают его; нужно написать какой-нибудь проект или приспособить новую идею к делу - выбирают его. Меж тем он ездит и в свет, и читает: когда он успевает - Бог весть.

Он весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь. Он худощав... цвет лица ровный, смугловатый, и никакого румянца; глаза хотя немного зеленоватые, но выразительные. Движений лишних у него не было...

Простой, то есть прямой, настоящий взгляд на жизнь - вот что было его постоянною задачею...

Мечте, загадочному, таинственному не было места в его душе. То, что не подвергалось анализу опыта, практической истины, было в глазах его оптический обман...

У него не было идолов, зато он сохранил силу души, крепость тела, зато он был целомудренно-горд; от него веяло какою-то свежестью и силой, перед которой невольно смущались и незастенчивые женщины.

Он знал цену этим редким и дорогим свойствам и так скудно тратил их, что его звали эгоистом, бесчувственным...»

Штольц считал, что «нормальное назначение человека - прожить четыре времени года, то есть четыре возраста, без скачков и донести сосуд жизни до последнего дня, не пролив ни одной капли напрасно, и что ровное и медленное горение огня лучше бурных пожаров, какая бы поэзия ни пылала в них». В заключение прибавлял, что он «был бы счастлив, если б удалось ему на себе оправдать свое убеждение, но достичь этого он не надеется, потому что это очень трудно»...

«Выше всего он ставил настойчивость в достижении целей: это было признаком характера в его глазах, и людям с этой настойчивостью он никогда не отказывал в уважении, как бы ни были не важны их цели...

Чтоб сложиться такому характеру, может быть, нужны были и такие смешанные элементы, из каких сложился Штольц. Деятели издавна отливались у нас на пять, шесть стереотипных форм, лениво, вполглаза глядя вокруг, прикладывали руку к общественной машине и с дремотой двигали ее по обычной колее, ставя ногу в оставленный предшественником след. Но вот глаза очнулись от дремоты, послышались бойкие, широкие шаги, живые голоса... Сколько Штольцев должно явиться под русскими именами!

Как такой человек мог быть близок Обломо-ву, в котором каждая черта, каждый шаг, все существование было вопиющим протестом против жизни Штольца? Это, кажется, уже решенный вопрос, что противоположные крайности, если не служат поводом к симпатии, как думали прежде, то никак не препятствуют ей.

Потом их связывало детство и школа - две сильные пружины, потом русские, добрые, жирные ласки, обильно расточаемые в семействе Обломова на немецкого мальчика, потом роль сильного, которую Штольц занимал при Обломове и в физическом, и в нравственном отношении, а наконец, и более всего, в основании натуры Обломова лежало чистое, светлое и доброе начало, исполненное глубокой симпатии ко всему, что хорошо и что только отверзалось и откликалось на зов этого простого, нехитрого, вечно доверчивого сердца».

Разговор Обломова и Штольца начался с жалоб Ильи Ильича на болезни и несчастья, свалившиеся на него. Андрей посоветовал другу ехать за границу, а что касается деревенских дел, то, по его мнению, если мужики не работают, их лучше «пустить на все четыре стороны». Штольц рассказал о новостях в их родных местах: «Пристань хотят строить, и предложено шоссе провести, а в городе ярмарку учреждают». Обломов высказал убеждение, что такие нововведения принесут несчастья, а на предложение Штольца открыть в деревне школу ответил: «Грамотность вредна мужику».

Образ жизни Обломова вызывал у Штольца жажду деятельности: «Надо же выйти из этого сна... Нет, я тебя не оставлю так, через неделю ты не узнаешь себя, ужо вечером я сообщу тебе подробный план о том, что я намерен делать с собой и тобой...»

Решительные действия друга привели в смятение Илью, но тем не менее Андрею удалось вытащить его из дома. «Воротились они домой к поздней ночи.

На другой, на третий день опять, и целая неделя промелькнула незаметно. Обломов протестовал, жаловался, спорил... «Вечная игра дрянных страстишек... Скука, скука, скука!.. Где же тут человек? Где его целость?.. Свет, общество!.. Чего там искать? интересов, ума, сердца?.. Все это мертвецы, спящие люди, хуже меня, эти члены света и общества!.. А наша лучшая молодежь, что она делает? Разве не спит, ходя, разъезжая по Невскому, танцуя?.. А посмотри с какой гордостью и неведомым достоинством, отталкивающим взглядом смотрят, кто не так одет, как они, не носит их имени и звания... Да не одна молодежь: посмотри на взрослых... Собираются на обед, на вечер, как в должность, без веселья, холодно, чтоб похвастать поваром, салоном, и потом под рукой осмеять, подставить ногу один другому... Что это за жизнь? Я не хочу ее».

На вопрос Штольца, как бы он хотел жить, Обломов нарисовал перед другом картину своего существования, не раз возникавшую в его воображении. Это картина размеренной деревенской жизни, словно вышедшая из недавнего сна Ильи Ильича. Признание Обломова вызвало у Андрея обратную реакцию: «Это не жизнь... это... какая-то обломовщина».

Он напомнил Илье о его прежних замыслах, стремлениях: «Вся жизнь есть мысль и труд, - твердил ты тогда, - труд хоть безвестный, темный, но непрерывный...»

Штольц убежден, что жизнь - это труд, «труд - образ, содержание, стихия и цель жизни». На вопрос Обломова, когда же он прекратит трудиться, отвечает, что никогда.

«Обломов слушал его, глядя на него встревоженными глазами. Друг как будто подставил ему зеркало, и он испугался, узнав себя.

- Не брани меня, Андрей, а лучше в самом деле помоги!.. Знаешь ли, Андрей, в жизни моей ведь никогда не загоралось никакого, ни спасительного, ни разрушительного огня?.. Жизнь моя началась с погасания... Начал гаснуть я над писаньем бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в книгах истины, с которыми не знал, что делать в жизни, гаснул с приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье, злую и холодную болтовню, пустоту, глядя на дружбу, поддерживаемую сходками без цели, без симпатии; гаснул и губил силы с Миной: платил ей больше половины своего дохода и воображал, что люблю ее; гаснул в унылом и ленивом хождении по Невскому проспекту... на вечерах, в приемные дни, где оказывали мне радушие как сносному жениху; гаснул и тратил по мелочи жизнь и ум, переезжая из города на дачу... как другие... Даже самолюбие - на что оно тратилось? Чтоб заказывать платье у известного портного? Чтоб попасть в известный дом? Чтоб князь П* пожал мне руку? А ведь самолюбие - соль жизни! Куда оно ушло? Или я не понял этой жизни, или она никуда не годится... Да, я дряблый, ветхий, изношенный кафтан, но не от климата, не от трудов, а от того, что двенадцать лет во мне был заперт свет...»

Выслушав исповедь Обломова, Штольц решил помочь другу: «Я не оставлю тебя так, я увезу тебя отсюда... Теперь или никогда...»

Вскоре Андрей уехал в Англию, взяв с Ильи обещание, что они встретятся в Париже. «Но Обломов не уехал ни через месяц, ни через три». Он даже не отвечал на «неистовые письма» Штольца.

В Илье Ильиче произошли существенные перемены. «Встает он в семь часов, читает... На лице ни сна, ни усталости, ни скуки... Халата не видать на нем.. Обломов сидит с книгой или пишет в домашнем пальто; на шее надета легкая косынка; воротнички рубашки выпущены на галстук и блестят, как снег. Выходит он в сюртуке, прекрасно сшитом, щегольской шляпе... Он весел, напевает... Отчего же это?..»

Причиной изменений было знакомство Обломова с Ольгой Ильинской. Ольга считала Штольца другом, однако немного побаивалась его. Для Андрея она была лишь прелестным ребенком.

«Штольц, однако ж, говорил с ней охотнее и чаще, нежели с другими женщинами, потому что она, хотя бессознательно, но шла простым, природным путем жизни... Ни жеманства, ни кокетства, никакой лжи, ни умысла!..

Одни считали ее простой, недальней, неглубокой, потому что не сыпались с языка ее ни мудреные сентенции о жизни, о любви, ни быстрые, неожиданные и смелые реплики, ни вычитанные или подслушанные суждения о музыке и литературе...»

Обломов стал часто бывать в доме, где жила Ольга со своей тетушкой. Затем он переехал на дачу, расположенную напротив дачи Ильинских. Илья был с Ольгой с утра до вечера, читал с ней, посылал цветы, гулял по озеру. «Чего не бывает на свете!»

Однажды вечером Ольга по просьбе Штольца исполнила несколько арий и романсов. «От слов, от звуков, от этого чистого, сильного девического голоса билось сердце, дрожали нервы, глаза искрились и заплывали слезами. В один и тот же момент хотелось умереть, не пробуждаться от звуков, и сейчас же опять сердце жаждало жизни...

Обломов вспыхивал, изнемогал, с трудом сдерживал слезы, и еще труднее было душить ему радостный, готовый вырваться из души крик. Давно не чувствовал он такой бодрости, такой силы, которая, казалось, вся поднялась со дна души, готовая на подвиг...»

В следующий раз, когда Ольга и Обломов остались вдвоем, Илья попросил девушку спеть. «Боже мой, что слышалось в этом пении! Надежды, неясная боязнь гроз, самые грозы, порывы счастия - все звучало, не в песне, а в ее голосе... И в Обломове играла такая же жизнь; ему казалось, что он живет и чувствует все это - не час, не два, а целые годы... Оба они, снаружи неподвижные, разрывались внутренним огнем, дрожали одиноким трепетом; в глазах стояли слезы, вызванные одиноким настроением...

- Как глубоко вы чувствуете музыку!.. - сказала Ольга.

- Нет, я чувствую... не музыку... а... любовь! - тихо ответил Обломов.

Она мгновенно оставила его руку и изменилась в лице. Ее взгляд встретился с его взглядом, устремленным на нее: взгляд этот был неподвижный, почти безумный; им глядел не Обломов, а страсть.

Ольга поняла, что у него слово вырвалось, что он не властен в нем и что оно - истина».

Штольц, знакомя Ольгу с Обломовым, думал, «что если внести в сонную жизнь» своего друга «присутствие молодой, симпатичной, умной, живой и отчасти насмешливой женщины - это все равно что внести в мрачную комнату лампу». Андрей «не предвидел, что он вносит фейерверк, Ольга и Обломов - и подавно».

С некоторых пор Ольга «жила и чувствовала жизнь только с Обломовым». А Илья, «лишь проснется утром, первый образ в воображении - образ Ольги... Засыпал он с мыслью о ней, шел гулять, читал- она тут... Беззаботность отлетела от него». «Любовь - претрудная школа жизни!» - думал Обломов.

«Между тем симпатия их росла, развивалась и проявлялась по своим непреложным законам... Любовь делалась строже, взыскательнее, стала превращаться в какую-то обязанность; явились взаимные права...»

Ольга «все колола его легким сарказмом за праздно убитые годы... потом, по мере сближения с ним, от сарказмов над вялым и дряблым существованием Обломова она перешла к деспотическому проявлению воли, отважно напомнила ему цель жизни и обязанностей и строго требовала движения, беспрестанно вызывала наружу его ум, то запутывая его в тонкий, жизненный, знакомый ей вопрос, то сама шла к нему с вопросом о чем-нибудь неясном, не доступном ей».

Обломов и Ольга пытались разобраться в своих чувствах. «Для меня любовь это - все равно что жизнь, - говорила Ольга. - Жизнь - долг, обязанность, следовательно, любовь - тоже долг...» Обломов признавался ей: «Перед вами сумасшедший, зараженный страстью!.. Знать вас, слушать, глядеть на вас подолгу, любить - о, да тут с ума сойдешь!..»

Однажды утром Илья проснулся опустошенным. «В нем что-то сильно работает, но не любовь». Как молния мелькнула страшная мысль: «Не ошибка ли это?» Он решил, что их свел случай. «Она бы его не заметила: Штольц указал на него...» И вдруг он с ужасом понял: «Я похищаю чужое! Я - вор!» Он посмотрел в зеркало и решил: «Этаких не любят!»

Обломов написал Ольге прощальное письмо, в котором убеждал ее, что возникшее чувство - не любовь. «В своей глубокой тоске немного утешаюсь тем, что этот коротенький эпизод нашей жизни мне оставит навсегда такое чистое, благоуханное воспоминание, что одного его довольно будет, чтоб не погрузиться в прежний сон души, а вам, не принеся вреда, послужит руководством к будущей нормальной любви».

Письмо вызвало в Ольге бурю противоречивых чувств, при встрече она сказала Обломову: «Илья Ильич, вы написали совсем не для того, чтоб расстаться, - этого вы не хотели, а потому, что боялись обмануть меня... это говорила честность, иначе бы письмо оскорбило меня и я не заплакала бы - от гордости! Видите, я знаю, за что я люблю вас, и не боюсь ошибки: я в вас не ошибаюсь...»

Это серьезное испытание, проверку чувств Ольга вынесла с достоинством. «Он не мог понять, откуда у ней является эта сила, этот такт - знать и уметь, как и что делать, какое бы событие ни явилось...

Однако ж, как ни ясен был ум Ольги, как ни сознательно смотрела она вокруг, как ни была свежа, здорова, но у нее стали являться какие-то новые, болезненные симптомы. Ею по временам овладевало беспокойство, над которым она задумывалась и не знала, как растолковать его себе ».

Часть третья

Ольга в очередной раз призналась Илье Ильичу, что никогда не расстанется с ним.

«Обломов сиял, идучи домой. У него кипела кровь, глаза блистали. Ему казалось, что у него горят даже волосы». В комнате он застал Тарантьева, который приехал просить денег по контракту. Речь шла о той бумаге, которую второпях перед отъездом на дачу подписал Обломов. В ней говорилось о найме Ильей Ильичем квартиры на Выборгской стороне, хозяйкой которой была кума Тарантьева. Визитер лишь ненадолго вывел Обломова из радостного состояния.

На другой день Обломову пришлось ехать на новую квартиру.

Одна из комнат была завалена его вещами, перевезенными Тарантьевым. Вскоре появилась хозяйка - Агафья Матвеевна Пшеницына. «Ей было лет тридцать. Она была очень бела и полна в лице, так что румянец, кажется, не мог пробиться сквозь щеки. Бровей у нее почти совсем не было, а были на их местах две немного припухлые, лоснящиеся полосы, с редкими светлыми волосами. Глаза серовато-простодушные, как и все выражение лица; руки белые, но жесткие, с выступившими наружу крупными узлами синих жил». Обломов сообщил ей, что переехать не сможет и готов передать квартиру другому.

Однако прошло некоторое время, и в конце августа с дач начали уезжать соседи, отправились в город и Ильинские. Обломову ничего не оставалось делать, как переехать на Выборгскую сторону «до приискания новой квартиры».

В доме Пшеницыной «у Обломова было четыре комнаты, то есть вся парадная анфилада. Хозяйка с семейством помещалась в двух непарадных комнатах, а братец жил вверху, в так называемой светелке. Кабинет и спальня Обломова обращены были окнами на двор, гостиная к садику, а зала к большому огороду, с капустой и картофелем. В гостиной окна были драпированы ситцевыми полинявшими занавесками. По стенам жались простые, под орех, стулья; под зеркалом стоял ломберный стол; на окнах теснились горшки с геранью и бархатцами и висели четыре клетки с чижами и канарейками...»

Бывало, Илья Ильич «встанет утром часов в девять... примется за кофе. Кофе... славный, сливки густые, булки сдобные, рассыпчатые. Потом он примется за сигару и слушает внимательно, как тяжело кудахтает наседка, как пищат цыплята, как трещат канарейки и чижи. Он не велел убирать их: «Деревню напоминают, Обломовку», - сказал он.

Потом сядет дочитывать начатые на даче книги, иногда приляжет небрежно с книгой на диван и читает.

Тишина идеальная...

Иногда придет к нему Маша, хозяйская девочка... или зазовет он к себе Ваню, ее сына, спрашивает, что выучил, заставит прочесть или написать и посмотрит, хорошо ли он пишет и читает».

Хозяйка «все за работой, все что-нибудь гладит, толчет, трет...»

Однажды Илья Ильич «лежал небрежно на диване, играя туфлей». Вошел Захар и как бы между делом спросил о предстоящей свадьбе Обломова и Ольги. Слова слуги обескуражили Илью Ильича: «Люди знают! А тетка еще не подозревает...» Он решил запугать Захара предстоящими тратами и домашними хлопотами, но «испугался сам больше его».

Боясь толков и пересудов, Обломов желал убедить Ольгу не встречаться с ним вне дома. «Господи! И что это за жизнь - все волнения и тревоги! Когда же будет мирное счастье, покой?»

Затем Илья Ильич сказался больным и две недели не ездил к Ильинской. При следующей встрече Обломов поделился своими опасениями с Ольгой: «Я боялся сплетен». Сомнения Ильи Ольга не разделяла: «Зачем же ты пугаешь меня своей нерешительностью, доводишь до сомнений? Я цель твоя, говоришь ты и идешь к ней так робко, медленно...»

Вскоре Обломов получил письмо из деревни о состоянии дел, где не было никаких утешительных известий. Для самого Обломова поездка в деревню была невозможна, и он решился отправить туда на четыре месяца своего поверенного.

«Четыре месяца! Еще четыре месяца принуждений, свиданий тайком, подозрительных лиц, улыбок! - думал Обломов, поднимаясь на лестницу к Ильинским. - Боже мой! когда это кончится? А Ольга будет торопить: сегодня, завтра. Она так настойчива, непреклонна! Ее трудно убедить...» Он показал письмо Ольге и сказал: «Как только все дела устроятся, поверенный распорядится стройкой и привезет деньги... все это кончится в какой-нибудь год... тогда нет более разлуки...» Отчаяние охватило Ольгу, «во взгляде ее он прочел решение... она походила на раненого, который зажал рану рукой...» «Я наказана, я слишком понадеялась на свои силы... Я думала, что оживлю тебя, что ты можешь еще жить для меня, - а ты уж давно умер. Ты засыпал бы с каждым днем все глубже?.. А я? Я не состарюсь, не устану жить никогда». Закрывая лицо руками, Ольга еле сдерживала рыдания: «Отчего погибло все?.. Кто проклял тебя, Илья? Что ты сделал? Ты добр, умен, нежен, благодарен... и... гибнешь? Что сгубило тебя? Нет имени этому злу...» Обломов чуть слышно сказал: «Есть... Обломовщина!..»
«Бог знает, где он бродил, что делал целый день, но домой вернулся поздно ночью... Все погрузилось в сон и мрак около него... Сердце было убито: там на время затихла жизнь...»

Когда утром вошли к нему в комнату, Обломов никому не отвечал и никого не слышал: у него была горячка.

Часть четвертая

«Год прошел со времени болезни Ильи Ильича...

На Выборгской стороне, в доме вдовы Пшеницыной, хотя дни и ночи текут мирно... но жизнь все-таки не останавливалась... Илья Ильич выздоровел...» После болезни он долго был мрачен... «Потом мало-помалу место живого горя заступило немое равнодушие... Но гора осыпалась понемногу, море отступало от берега или приливало к нему, и Обломов мало-помалу входил в прежнюю нормальную свою жизнь...»

Все заботы об Илье Ильиче хозяйка взяла в свои руки, и жизнь закипела и потекла рекой.

«Постепенная осадка дна морского, осыпанье гор, наносный ил с прибавкой легких вулканических взрывов - все это совершилось всего более в судьбе Агафьи Матвеевны, и никто, всего менее она сама, не замечал это... Но она не знала, что с ней делается, никогда не спрашивала себя, а перешла под это сладостное иго безусловно, без сопротивлений и увлечений, без трепета, без страсти, без смутных предчувствий, томлений, без игры и музыки нерв...

Она молча приняла обязанности в отношении к Обломову... Если б ее спросили, любит ли она его, она бы опять усмехнулась и отвечала утвердительно, но отвечала бы так и тогда, когда Обломов жил у нее всего с неделю.

За что или отчего полюбила она его именно, отчего, не любя, вышла замуж, не любя, дожила до тридцати лет, а тут вдруг как будто на нее нашло?..

Агафья Матвеевна мало прежде видала таких людей, как Обломов, а если видала, так издали, и, может быть, они нравились ей, но жили они в другой, не в ее сфере, не было никакого случая к сближению с ними... Он барин, он сияет, блещет! Притом он так добр: как мягко он ходит, делает движения, дотронется до руки - как бархат, а тронет, бывало, рукой муж, как ударит! И глядит он и говорит так же мягко, с такой добротой...»

Сама Агафья Матвеевна воплощала для Обломова «идеал того необозримого, как океан, и ненарушимого покоя жизни, картина которого неизгладимо легла на его душу в детстве, под отеческой кровлей...

Он каждый день все более дружился с хозяйкой: о любви и в ум не приходило, то есть о той любви, которую он недавно перенес... Он сближался с Агафьей Матвеевной - как будто подвигался к огню, от которого становится все теплее и теплее, но которого любить нельзя.

Тоски, бессонных ночей, сладких и горьких слез - ничего не испытывал он... Никаких понуканий, никаких требований не предъявляет Агафья Матвеевна...

Итак, он подвигался к ней, как к теплому огню, и однажды подвинулся очень близко, почти до пожара, по крайней мере до вспышки...

- Скажите, что если б я вас... полюбил?

Он глядел на нее с легким волнением, но глаза не блистали у него, не наполнялись слезами, не рвался дух на высоту, на подвиги. Ему только хотелось сесть на диван и не спускать глаз с ее локтей».

В доме Пшеницыной отмечали Ильин день. К обеду неожиданно приехал Штольц, которого долгое время не было в Петербурге. После обеда друзья уединились в беседке и разговор естественным образом перешел к Ольге. Обломов умолял Штольца не рассказывать ей о нем. «Ну хорошо; я солгу ей, скажу, что ты живешь ее памятью, - заключил Штольц, - и ищешь строгой и серьезной цели. Ты заметь, что сама жизнь и труд есть цель жизни, а не женщина: в этом вы ошибались оба. Как она будет довольна!»

Несмотря на долгую беседу, Андрей не все поведал Илье об Ольге. Некоторое время назад в Париже он, неожиданно встретив Ольгу на бульваре, обратил внимание на перемены, происшедшие в ней. «Смотрит она не по-прежнему, открыто, свежо и покойно; на всем лице лежит облако или печали, или тумана».

Следующие полгода Штольц каждый день проводил с Ильинскими. Андрей старался разобраться в том, что так изменило Ольгу. «Он задумывался над Ольгой, как никогда и ни над чем не задумывался... и решил, что отныне без Ольги ему жить нельзя. Решив этот вопрос, он начал решать и вопрос о том, может ли жить без него Ольга. Но этот вопрос не давался ему так легко...»

А что Ольга? «Она не замечала его положения или была бесчувственна к нему?.. Остается предположить одно, что ей нравилось, без всяких практических видов, это непрерывное, исполненное ума и страсти поклонение такого человека, как Штольц. Конечно, нравилось: это поклонение восстановляло ее оскорбленное самолюбие и мало-помалу опять ставило ее на тот пьедестал, с которого она упала; мало-помалу возрождалась ее гордость.

Но как же она думала: чем должно разрешиться это поклонение?.. Потонет ли в лучах этого блеска образ Обломова и той любви?.. Если она любит Штольца, что же такое была та любовь? - кокетство, ветреность или хуже? Ее бросало в жар и краску стыда при этой мысли. Такое обвинение она не взведет на себя...

Нет, нет у ней любви к Штольцу, решала она, и быть не может! Она любила Обломова, и любовь эта умерла, цвет жизни увял навсегда!..

Но чем чаще они виделись, тем больше сближались нравственно... Страннее всего то, что она перестала уважать свое прошедшее, даже стала его стыдиться с тех пор, как стала неразлучна с Штольцем, как он овладел ее жизнью...»

Как-то раз Андрей попросил Ольгу рассказать ему, что было с ней с тех пор, как они не виделись. Собравшись с духом, она открылась Штольцу.

«Началась исповедь Ольги, длинная, подробная...

Перед ней самой снималась завеса, развивалось прошлое, в которое до этой минуты она боялась заглянуть пристально. На многое у ней открывались глаза, и она смело бы взглянула на своего собеседника, если б не было темно...

Она вздохнула, как будто сбросила последнюю тяжесть с души. Оба молчали.

- Ах, какое счастье... выздоравливать,- медленно произнесла она, как будто расцветая, и обратила к нему взгляд такой глубокой признательности, такой горячей, небывалой дружбы, что в этом взгляде почудилась ему искра, которую он напрасно ловил почти год. По нем пробежала радостная дрожь.

- Нет, выздоравливаю я! - сказал он и задумался. - Ах, если б только я мог знать, что герой этого романа Илья! Сколько времени ушло, сколько крови испортилось! За что? Зачем! - твердил он почти с досадой...

- Ольга - моя жена! - страстно вздрогнув, прошептал он. - Все найдено, нечего искать, некуда идти больше!..

- Я его невеста... - прошептала она».

После встречи Обломова и Штольца на именинах прошло полтора года.

«Илья Ильич обрюзг, скука въелась в его глаза и выглядывала оттуда, как немочь какая-нибудь... Захар стал еще неуклюжее, неопрятнее». Агафья Матвеевна «ужасно изменилась не в свою пользу. Она похудела. Нет круглых, белых, не краснеющих и не бледнеющих щек; не лоснятся редкие брови; глаза у ней впали...»

Опустошение пришло в дом на Выборгской стороне. Все доходы с Обломовки поступали братцу Агафьи Матвеевны, который вместе с Тарантьевым ловко обманул Илью Ильича. Только вмешательство Штольца восстановило справедливость. У Обломова наконец-то открылись глаза на Тарантьева: «Послушай, Михей Андреич... я думал, что у тебя есть хоть капля совести, а ее нет. Ты с пройдохой хотел обмануть меня: кто из вас хуже - не знаю, только оба вы гадки мне. Друг выручил меня из этого глупого дела». После случившегося Обломов и Тарантьев более не встречались.

В этот приезд Штольц сообщил Обломову о том, что Ольга стала его женой.

«Штольц смотрел на любовь и на женитьбу, может быть, оригинально, преувеличенно, но во всяком случае самостоятельно. И здесь он пошел свободным и, как казалось ему, простым путем; но какую трудную школу наблюдения, терпения, труда выдержал он, пока выучился делать эти «простые шаги»!.. Андрей не налагал педантических оков на чувства и даже давал законную свободу, стараясь только не терять «почвы из-под ног», задумчивым мечтам...»

Ольга «долго не давала угадывать себя, и только после мучительной борьбы за границей он с изумлением увидел, в какой образ простоты, силы и естественности выросло это много обещавшее и забытое им дитя. Там мало-помалу открывалась перед ним глубокая бездна ее души, которую приходилось ему наполнять и никогда не наполнить...

Шли годы, а они не уставали жить. Настала и тишина, улеглись и порывы; кривизны жизни стали понятны, выносились терпеливо и бодро, а жизнь все не умолкала у них...

Штольц был глубоко счастлив своей наполненной, волнующей жизнью, в которой цвела неувядаемая весна, и ревниво, деятельно, зорко возделывал, берег и лелеял ее. Со дна души поднимался ужас тогда только, когда он вспоминал, что Ольга была на волос от гибели, что эта угаданная дорога - их два существования, слившиеся в одно, могли разойтись; что незнание путей жизни могло дать исполниться гибельной ошибке, что Обломов...

Он вздрагивал. Как! Ольга в той жизни, которую Обломов ей готовил! Она - среди переползанья изо дня в день, деревенская барыня, нянька своих детей, хозяйка - и только!

Все вопросы, сомнения, вся лихорадка жизни уходила бы на заботы по хозяйству, на ожидания праздников, гостей, семейных съездов на родины, крестины, в апатию и сон мужа!

Брак был бы только формой, а не содержанием, средством, а не целью; служил бы ширмой и неизменной рамкой для визитов, приема гостей, обедов и вечеров, пустой болтовни?..

Как же она вынесет эту жизнь? Сначала бьется, отыскивая и угадывая тайну жизни, плачет, мучится, потом привыкает, толстеет, ест, спит, тупеет...

Нет, не так бы с ней было: она - плачет, мучится, чахнет и умирает в объятиях любящего доброго и бессильного мужа. Бедная Ольга!

А если огонь не угаснет, жизнь не умрет, если силы устоят и запросят свободы, если она взмахнет крыльями, как сильная и зоркая орлица, на миг полоненная слабыми руками, и ринется на ту высокую скалу, где видит орла, который еще сильнее и зорче ее?.. Бедный Илья!

- Бедный Илья! - сказал однажды Андрей вслух, вспомнив прошлое».

Это восклицание вызвало воспоминание. Ольга заговорила об Обломове. И впервые Штольц сказал об Илье с раздражением: «Вот далась нам с тобой забота!.. И конца ей нет». Ольга остановила мужа словами: «Не говори, не говори!.. Если в тебе погасла дружба к нему, так из любви к человеку ты должен нести эту заботу...» Она готова была вновь броситься на помощь Илье, чтобы возродить его к жизни.

Слушая жену, Андрей пытался разобраться в ее чувствах к Обломову: «Хочешь, я скажу тебе, отчего он тебе дорог, за что ты еще любишь его? »
«Она кивнула, в знак согласия, головой.

- За то, что в нем дороже всякого ума: честное, верное сердце! Это его природное золото; он невредимо пронес его сквозь жизнь. Он падал от толчков, охлаждался, заснул, наконец, убитый, разочарованный, потеряв силу жить, но не потерял честности и верности. Ни одной фальшивой ноты не издало его сердце, не пристало к нему грязи. Не обольстит его никакая нарядная ложь, и никто не совлечет на фальшивый путь; пусть волнуется около него целый океан дряни, зла, пусть весь мир отравится ядом и пойдет навыворот - никогда Обломов не поклонится идолу лжи, в душе его всегда будет чисто, светло, честно... Это хрустальная, прозрачная душа; таких людей мало; они редки; это перлы в толпе! Его сердце не подкупишь ничем; не него всюду и везде можно положиться. Вот почему ты осталась верна и почему забота о нем никогда не будет тяжела мне. Многих людей я знал с высокими качествами, но никогда не встречал сердца тише, светлее и проще; многих любил я, но никого так прочно и горячо, как Обломова. Узнав раз, его разлюбить нельзя. Так это? Угадал?..

В ее воспоминании воскресло кроткое, задумчивое лицо Обломова, его нежный взгляд, покорность, потом его жалкая, стыдливая улыбка, которою он при разлуке ответил на ее упрек... ей стало так больно, так жаль его...

- Ты его не оставишь, не бросишь? - говорила она...

- Никогда! Разве бездна какая-нибудь откроется неожиданно между нами, стена встанет... Она поцеловала мужа.

- В Петербурге ты возьмешь меня к нему? Он нерешительно молчал».

«Мир и тишина покоятся над Выборгской стороной...

Все в доме Пшеницыной дышало таким обилием и полнотой хозяйства, какой не бывало и прежде, когда Агафья Матвеевна жила одним домом с братцем... В шкафах разложено было и свое, давным-давно выкупленное и никогда не закладываемое теперь серебро, и серебро Обломова... В комнатах везде было светло, чисто и свежо... Подушки белели, как снег, и горой возвышались чуть не до потолка; одеяла щелковые, стеганые.

Целые недели комната хозяйки была загромождена... столами, на которых расстилались одеяла и халат Ильи Ильича. Агафья Матвеевна собственноручно кроила, подкладывала ватой и простегивала их... скромно награждая себя мыслью, что халат и одеяла будут облекать, греть,нежить и покоить великолепного Илью Ильича.

Он целые дни, лежа у себя на диване, любовался, как обнаженные локти ее двигались взад и вперед, вслед за иглой и ниткой. Он не раз дремал под шипенье продеваемой и треск откушенной нитки, как бывало в Обломовке.

- Полноте работать, устанете! - унимал он ее.

- Бог труды любит! - отвечала она, не отводя глаз и рук от работы...

Его окружали теперь такие простые, добрые, любящие лица, которые все согласились своим существованием подпереть его жизнь, помогать ему не замечать ее, не чувствовать.

Агафья Матвеевна была в зените своей жизни; она жила и чувствовала, что жила полно, как прежде никогда не жила, но только высказать этого, как прежде, никогда не могла, или, лучше, ей в голову об этом не приходило. Она только молила Бога, чтоб он продлил веку Илье Ильичу и чтоб избавил его от всякой «скорби, гнева и нужды», а себя, детей своих и весь дом предавала на волю Божию...

Про Захара и говорить нечего: этот из серого фрака сделал себе куртку, и нельзя решить, какого цвета у него панталоны, из чего сделан его галстук. Он чистит сапоги, потом спит, сидит у ворот, тупо глядя на редких прохожих, или, наконец, сидит в ближней мелочной лавочке и делает все то же и так же, что делал прежде, сначала в Обломовке, потомв Гороховой.

А сам Обломов? Сам Обломов был полным и естественным отражением и выражением того покоя, довольства и безмятежной тишины... Он смотрел на настоящий свой быт, как продолжение того же обломовского существования, только с другим колоритом местности и, отчасти, времени. И здесь, как в Обломовке, ему удавалось дешево отделываться от жизни, выторговать у ней и застраховать себе невозмутимый покой...

Вдруг все переменилось.

Однажды, после дневного отдыха и дремоты, он хотел встать с дивана и не мог, хотел выговорить слово - и язык не повиновался ему. Он в испуге махал только рукой, призывая на помощь...

Илью Ильича привели в чувство, пустили кровь и потом объявили, что это был апоплексический удар и что ему надо вести другой образ жизни...»

Обломову было предписано «ежедневное движение и умеренный сон... Без ока Агафьи Матвеевны ничего бы этого не состоялось, но она умела ввести эту систему тем, что подчиняла ей весь дом и то хитростью, то лаской отвлекала Обломова от соблазнительных покушений на вино, на послеобеденную дремоту, на жирные кулебяки».

В таком состоянии застал Обломова посетивший его Штольц. Андрей приехал забрать Илью в деревню, в карете их ждала Ольга. Штольц не мог понять, что держит его друга в этом доме, пока Илья не сообщил о своей женитьбе на Агафье Матвеевне.

«Штольц окаменел.

- А этот ребенок - мой сын! Его зовут Андреем, в память о тебе! - досказал Обломов разом и покойно перевел дух, сложив с себя бремя откровенности.

Теперь Штольц изменился в лице и ворочал изумленными, почти бессмысленными глазами вокруг себя. Перед ним вдруг «отверзлась бездна», воздвиглась «каменная стена», и Обломова как будто не стало, как будто он пропал из

глаз его, провалился, и он только почувствовал ту жгучую тоску, которую испытывает человек, когда спешит с волнением после разлуки увидеть друга и узнает, что его давно уже нет, что он умер.

- Погиб! - машинально, шепотом сказал он. - Что ж я скажу Ольге?

Обломов услыхал последние слова, хотел что-то сказать и не мог. Он протянул к Андрею обе руки, и они обнялись молча, крепко, как обнимаются перед боем, перед смертью. Это объятие задушило их слова, слезы, чувства...

- Не забудь моего Андрея! - были последние слова Обломова, сказанные угасшим голосом.

Андрей молча, медленно вышел вон, медленно, задумчиво шел он двором и сел в карету...

- Что там? - спросила Ольга с сильным биением сердца...

- Обломовщина! - мрачно отвечал Андрей и на дальнейшие расспросы Ольги хранил до самого дома угрюмое молчание...»

Прошло лет пять. Многое переменилось и на Выборгской стороне: пустая улица, ведущая к дому Пшеницыной, обстроилась дачами... А внутри домика какие перемены! Там властвует чужая женщина, резвятся не прежние дети. Там опять появляется по временам красное, испитое лицо буйного Тарантьева... Не видать Захара... новая толстая кухарка распоряжается на кухне, нехотя и грубо исполняя тихие приказания Агафьи Матвеевны...

Что же стало с Обломовым? Где он? Где? - На ближайшем кладбище под скромной урной покоится тело его, между кустов, в затишье. Ветки сирени, посаженные дружеской рукой, дремлют над могилой, да безмятежно пахнет полынь. Кажется, сам ангел тишины охраняет сон его...

Три года вдовеет Агафья Матвеевна... Дети ее пристроились, то есть Ванюша кончил курс наук и поступил на службу; Машенька вышла замуж за смотрителя какого-то казенного дома, а Андрюшу выпросили на воспитание Штольц и жена и считают членом своего семейства. Агафья Матвеевна никогда не ровняла и не смешивала участи Андрюши с судьбой первых детей своих, хотя в сердце своем, может быть бессознательно, и давала им всем равное место. Но воспитание, образ жизни, будущую жизнь Андрюши она отделяла целой бездной жизни от жизни Ванюши и Машеньки.

- Те что? Такие замарашки, как я сама, - небрежно говорила она, - они родились в черном теле, а этот, - прибавляла она почти с уважением об Андрюше и с некоторую если не робостью, то осторожностью лаская его, - этот - барчонок! Вон он какой беленький, точно наливной; какие маленькие ручки и ножки, а волосики, как шелк. Весь в покойника!

Поэтому она беспрекословно, даже с некоторою радостью, согласилась на предложение Штольца взять его на воспитание, полагая, что там его настоящее место, а не тут, «в черноте», с грязными ее племянниками, детками братца...»
«Однажды, около полудня, шли по деревянным тротуарам на Выборгской стороне два господина; сзади их тихо ехала коляска. Один из них был Штольц, другой - его приятель, литератор...»

Вдруг Штольц увидел Захара. Бывший слуга Обломова поведал о своем нерадостном житье. Он вынужден был уйти из дома Пшеницыной, потому что ему от Тарантьева не стало житья. «Вот теперь второй год мыкаю горе...» Штольц пригласил Захара взглянуть на Андрюшу, и тот с радостью принял приглашение.

Литератор спросил Штольца об Обломове: что с ним сталось. Вздохнув, Андрей сказал: «Пропал ни за что... А был не глупее других, душа чиста и ясна, как стекло; благороден, нежен, и - пропал». «В чем же причина?» - поинтересовался приятель. «Обломовщина», - был ответ Штольца.

Краткая хроника жизни и творчества И. А. Гончарова

1812, 6(18) июня

В семье симбирского купца Александра Ивановича Гончарова и его жены Авдотьи Матвеевны родился сын Иван.

1819

Смерть отца, воспитанием семилетнего Вани занялся его крестный Николай Николаевич Трегубов, дворянин, бывший морской офицер.

1820-1822

Обучение в частном пансионе священника Федора Степановича Троицкого.

1822, август

Поступает в Московское коммерческое училище.

1830

Завершает обучение в коммерческом училище, без окончания курса по прошению матери.

август

Указ Симбирского городского магистрата об увольнении Ивана Гончарова из купеческого звания, дающий право поступления в университет.

1831-1834

Обучение на словесном отделении Московского университета.

1832

Публикация в журнале «Телескоп» перевода двух глав из романа Э. Сю «Атар-Гюль» (первый литературный опыт Гончарова).

1834-1835

Служба в канцелярии симбирского губернатора А. М. Загряжского.

1835

Приезд в Петербург; служба переводчиком в Департаменте внешней торговли Министерства финансов; знакомство с семьей художника Николая Аполлоновича Майкова.

1838

Повесть «Лихая болесть» появляется в рукописном журнале «Подснежник» литературно-художественного кружка Майковых, членом которого был Гончаров.

1839

Повесть «Счастливая ошибка», которую Майков помещает в рукописный альманах «Лунные ночи».

1842

Написан очерк «Иван Савич Поджабрин», опубликованный в 1848 г. в первом номере журнала «Современник».

1844

Задуман роман «Обыкновенная история».

1847, март

Первая часть «Обыкновенной истории», опубликованная в мартовском номере журнала «Современник», вызвала восторженные отклики критиков и литераторов.

апрель

Завершение публикации «Обыкновенной истории» в журнале «Современник».

1849, март

«Сон Обломова» опубликован в «Литературном сборнике с иллюстрациями».

июнь-октябрь

Поездка в Симбирск, задуман «Обрыв» («Художник»).

1852-1854

Кругосветное путешествие на фрегате «Пал-лада» в качестве секретаря адмирала Е. В. Путятина.

1855

Принят на должность цензора Петербургского цензурного комитета.

1856, июль-август

Работа над романом «Обломов» в Мариенбаде.

1858, май

Опубликован «Фрегат «Паллада».

1859

Роман «Обломов» публикуется в четырех номерах «Отечественных записок».

1862, осень

Вступает на должность редактора официальной правительственной газеты «Северная почта».

1863

Пожалован в действительные статские советники, назначен членом Совета по делам книгопечатания.

1867

Выходит в отставку.

1869

Роман «Обрыв» печатается с января по май в журнале «Вестник Европы».

1872

«Мильон терзаний», критический этюд о комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума».

1884

Первое Собрание сочинений в восьми томах выходит в Петербурге.

1891, 15(27) сентября

Умер Иван Александрович Гончаров (похоронен на Новом Никольском кладбище Александро-Невской лавры).

История создания романа «Обломов»

Начало работы над романом относится к 40-м гг. XIX в. После завершения «Обыкновенной истории», где основным мотивом, по словам автора, было осознание «труда, живого дела в борьбе с всероссийским застоем», И. А. Гончаров обращается к образу Обломова.

В октябре 1848 г. был создан первый вариант «Сна Обломова», а в марте 1849 г. в альманахе «Литературный сборник с иллюстрациями» при журнале «Современник» печатается «Сон Обломова. Эпизод из неоконченного романа».

С этого момента начинается длительная и кропотливая работа над произведением. Поездка на родину, в Симбирск, в 1848 г. способствовала дальнейшему развитию замысла.

Работа над романом была прервана в 1852 г. - Иван Александрович отправился в кругосветное путешествие. 25 февраля 1855 г. Гончаров возвращается в Петербург и уже 29 ноября того же года читает в кругу знакомых практически завершенную первую часть романа. Можно предположить, что мысли об «Обломове» не покидали писателя во время двухлетнего плаванья.

Однако публикация первой части романа (в незаконченном варианте) осуществилась только в 1857 г. Такой перерыв в творческой работе был вызван важнейшими событиями в личной жизни Гончарова. Глубокое и безответное чувство к Е. В. Толстой, пережитое в это время Иваном Александровичем, вероятно, отразилось во взаимоотношениях его литературных героев - Ильи и Ольги.

После публикации начала романа в «Русском вестнике» у М. Н. Каткова Гончаров берет четырехмесячный отпуск и уезжает в Мариенбад: поправить здоровье и поработать над романом. 21 июня 1857г. писатель приехал на знаменитые воды, а 31 июля уже была завершена первая часть «Обломова», написана вторая и больше половины третьей. Этот период впоследствии был назван биографами писателя «мариенбадовским чудом». Роман был практически завершен. Гончаров прочитал свое произведение Тургеневу и Боткину при встрече в Париже.

В критических заметках «Лучше поздно, чем никогда» Иван Александрович написал об этом периоде своего творчества: «...Кончил в 1857 году за границею на водах «Обломова» и тогда же прямо из Мариенбада поехал в Париж, где застал двух-трех писателей из русских литераторов и прочел им только что написанные в уединении... три последние части «Обломова» за исключением последних глав, которые дописал в Петербурге, и опять прочел их уже тем же лицам».

Публикация завершенного романа «Обломов» началась в январе 1859 г. В течение четырех месяцев журнал «Отечественные записки» знакомил читателей с новым произведением И. А. Гончарова.

«Без всякого преувеличения можно сказать, что в настоящую минуту во всей России нет ни одного города, где бы не читали «Обломова», не хвалили «Обломова», не спорили об «Обломо-ве» - так оценил появление романа критик А. В. Дружинин.

Жанр романа

«

Обломов» - реалистический социально-бытовой роман. В этом произведении ярко отразились ведущие черты реализма: объективность и достоверность изображения действительности, создание типичных конкретно-исторических характеров, воплощающих черты определенной социальной среды.

На характер и образ жизни Обломова определяющее воздействие оказал патриархально-поместный уклад. Это влияние выразилось в ленивом и пустом существовании, которое для Ильи Ильича являлось подобием жизни. Его беспомощность, тщетные попытки к возрождению под влиянием Ольги и Штольца, женитьба на Пшеницыной и сама смерть определены в романе как «обломовщина». Сам же характер Обломова крупнее и масштабнее.

Гончаров считал, что тип «слагается из долгих и многих повторений или наслоений явлений и лиц». Именно поэтому неспешное бытописание, объективное воссоздание повседневной жизни - характерные черты реалистического письма И. А. Гончарова.

Авторская позиция по отношению к образу Обломова противоречива. Показывая пустоту и инертность уже изжившей себя патриархально-помещичьей среды, писатель вместе с тем противопоставляет нравственную цельность Обломова и «обломовцев» бездушию дворянско-чиновничьего общества в лице Алексеева, Тарантьева, Мухоярова, Затертого и др.

Гончаров раздвигает рамки социально-бытового романа, обнаруживая черты Обломова не только в эпохе, среде, но и в недрах русского национального характера. Главным достоинством писателя можно считать раскрытие личности на фоне исторического развития нации.

Гончаров пытался найти связующие нити разрозненных явлений русской жизни. Эта традиция будет продолжаться в произведениях Л. Толстого, Ф. Достоевского.

Анализ текста

«

Сон Обломова» как идейно-художественный центр романа

Роман Гончарова берет начало из «Сна Обломова». И не только потому, что именно с этого «эпизода из неоконченного романа» началось знакомство читателя с произведением, а прежде всего потому, что в нем сосредоточены основные художественные нити романа.

Нередко этот отрывок сравнивают со стихотворением А. С. Пушкина «Сон», в котором лирический герой благоговейно предается сну и возвращается к истокам своей духовной жизни:

Душевных мук волшебный исцелитель,
Мой друг Морфей, мой данный утешитель!
Тебе всегда я жертвовать любил,
И ты жреца благословил.
Забуду ли то время золотое,
Забуду ли блаженной неги час,
Когда, в углу под вечер притаясь,
Я призывал и ждал тебя в покое...
Я сам не рад болтливости своей,
Но детских лет люблю воспоминанье.
Ах! умолчу ль о мамушке моей,
О прелести таинственных ночей,
Когда в чепце, в старинном одеянье,
Она, духов молитвой уклоня,
С усердием перекрестит меня
И шепотом рассказывать мне станет
О мертвецах, о подвигах Бовы...
От ужаса не шелохнусь, бывало,
Едва дыша, прижмусь под одеяло,
Не чувствуя ни ног, ни головы.

Абсолютно также предается упоительному сну и герой романа Гончарова. «... он в бесконечный зимний вечер робко жмется к няне, а она нашептывает ему о какой-то неведомой стороне, где нет ни ночей, ни холода, где все совершают чудеса, где текут реки меду и молока, где никто ничего круглый год не делает, а день-деньской только и знают, что гуляют все добрые молодцы, такие, как Илья Ильич, да красавицы, что ни в сказке сказать, ни пером описать».

Именно в Обломовке, в далекие детские годы, сложилась важная и во многом определяющая черта характера Ильи - поэтическая мечтательность. Здесь же Гончаров, вслед за Пушкиным, подчеркивает, что дворянская культура неразрывно связана с народной почвой. «И поныне русский человек среди окружающей его строгой, лишенной вымысла действительности любит верить соблазнительным сказаниям старины, и долго, может быть, еще не отрешиться ему от этой веры».

Эти сословные традиции, с одной стороны, сыграют печальную роль в последующей жизни героя, превратясь отчасти в черты обломовщины. Но эти же устои позволят сохранить Обломову естественность и свободное состояние души, что окажется выше житейского практицизма Штольца.

Там, в обломовском сне, в его отношении к прошлой жизни, таятся разгадки последующих действий Ильи Ильича. Обломова нельзя понять до конца, если не осознать сказочно-мифологической природы его характера, воспроизведенной именно во «Сне».

Ясно прочитывается в романе параллель Ильи Обломова с Ильей Муромцем, который просидел сиднем в избе тридцать три года. Некоторые исследователи утверждают, что в образе калик перехожих, исцеливших Муромца, в романе изображены Ильинская и Штольц.

Однако существует иное мнение. В частности, Ю. Лощиц пишет, что «фольклорный прообраз Обломова в романе не былинный богатырь Илья, а мудрый сказочный дурак Емеля. «Там есть добрая волшебница, являющаяся у нас иногда в виде щуки, которая изберет себе какого-нибудь любимца, тихого, безобидного - другими словами, какого-нибудь лентяя, которого все обижают,- да и осыпает его ни с того ни с сего разным добром, а он знай кушает себе да наряжается в готовое платье, а потом женится на какой-нибудь неслыханной красавице Милитрисе Кирбитьевне». В одной этой фразе - почти целая программа романа, почти вся судьба Обломова. Потому что это ведь его, Обломова, будут дурачить, морочить, водить за нос и надувать все, кому не лень, начиная с обломовского старосты, с явных негодяев Тарантьева и Мухоярова и кончая даже преданным лакеем Захаром, даже лучшим другом - Штольцем. И это ему, Обломову, напоследок судьба пошлет в жены красавицу Выборгской стороны Агафью Матвеевну - новую Милитрису Кирбитьевну».

Сказка из «Сна» со страниц переходит в жизнь Обломова и поселяется вместе с ним на Выборгской стороне, «настоящее и прошлое слились и перемешались». И вновь Илья Ильич попадает в «сонное царство», только оно уже именуется «жизнь».

Определяя главенствующую роль «Сна Обломова» во всем произведении, А. Дружинин писал, что этот эпизод «уяснил и разумно опоэтизировал все лицо героя, но еще тысячью невидимых скреп связал его с сердцем каждого читателя. В этом отношении «Сон», сам по себе разительный как отдельное художественное создание, еще более поражает своим значением во всем романе».

Эмоциональный и художественный строй «Сна» словно камертон, задающий тон всему роману, поднимает повествование до эпических масштабов.

Критика о романе И. А. Гончарова

И. А. Добролюбов

Ему (Гончарову) нет дела до читателя и до выводов, какие вы сделаете из романа: это уж ваше дело. Ошибетесь - пеняйте на свою близорукость, а никак не автора. Он представляет вам живое изображение и ручается только за его сходство с действительностью; а там уж ваше дело определять степень достоинства изображенных предметов: он к этому совершенно равнодушен...

История о том, как лежит и спит добряк-ленивец Обломов и как ни дружба, ни любовь не могут пробудить и поднять его, - не бог весть какая важная история. Но в ней отразилась русская жизнь, в ней предстает перед нами живой, современный русский тип, отчеканенный с беспощадной строгостью и правильностью, в ней сказалось новое слово нашего общественного развития, произнесенное ясно и твердо, без отчаяния и ребяческих надежд, но с полным сознанием истины. Слово это - обломовщина; оно служит ключом к разгадке многих явлений русской жизни, и оно придает роману Гончарова гораздо болееобщественного значения, нежели сколько имеют его все наши обличительные повести. В типе Обломова и во всей этой обломовщине мы видим нечто более, нежели просто удачное создание сильного таланта; мы находим в нем произведение русской жизни, знамение времени...

В чем заключаются главные черты обломовского характера? В совершенной инертности, происходящей от его апатии ко всему, что делается на свете. Причина же апатии заключается отчасти в его внешнем положении, отчасти же в образе его умственного и нравственного развития...

Ясно, что Обломов не тупая, апатичная натура, без стремлений и чувства, а человек, тоже

чего-то ищущий в своей жизни, о чем-то думающий. Но гнусная привычка получать удовлетворение своих желаний не от собственных умственных усилий, а от других, - развила в нем апатическую неподвижность и повергла его в жалкое состояние нравственного рабства. Рабство это так переплетается с барством Обломова, так они взаимно проникают друг в друга и одно другим обусловливаются, что, кажется, нет ни малейшейвозможности провести между ними какую-нибудь границу. Это нравственное рабство Обломова составляет едва ли не самую любопытную сторону его личности и всей его истории.

Давно уже замечено, что все герои замечательнейших русских повестей и романов страдают оттого, что не видят цели в жизни и не находят себе приличной деятельности. Вследствие того они чувствуют скуку и отвращение от всякого дела, в чем представляют разительное сходство с Обломовым. В самом деле - раскройте, например, «Онегина», «Героя нашего времени», «Кто виноват?», «Рудина», или «Лишнего человека», или «Гамлета Щигровского уезда», - в каждом из них вы найдете черты, почти буквально сходные с чертами Обломова...

Гончаров, умевший понять и показать нам нашу обломовщину, не мог, однако, не заплатить дань общему заблуждению, до сих пор столь сильному в нашем обществе: он решился похоронить обломовщину, сказать ей похвальное надгробное слово. «Прощай, старая Обломовка, ты отжила свой век», - говорит он устами Штольца, и говорит неправду. Вся Россия, которая прочитала или прочтет «Обломова», не согласится с этим. Нет, Обломовка есть наша прямая родина, ее владельцы - наши воспитатели, ее триста Захаров всегда готовы к услугам...

Отдавая дань своему времени, г. Гончаров вывел и противоядие Обломову - Штольца. Но по поводу этого лица мы должны еще раз повторить наше постоянное мнение, - что литература не может забегать слишком далеко вперед жизни. Штольцев, людей с цельным, деятельным характером, при котором всякая мысль тотчас же является стремлением и переходит в дело, еще нет в жизни нашего общества...

Ольга, по своему развитию, представляет высший идеал, какой только может теперь русский художник вызвать из теперешней русской жизни. Оттого она, необыкновенной ясностью и простотой своей логики и изумительной гармонией своего сердца и воли, поражает нас до того, что мы готовы усомниться в ее даже поэтической правде и сказать: «Таких девушек не бывает». Но, следя за нею во все продолжение романа, мы находим, что она постоянно верна себе и своему развитию, что она представляет не сентенцию автора, а живое лицо, только такое, каких мы еще не встречали. В ней-то более, нежели в Штольце, можно увидеть намек на новую русскую жизнь; от нее можно ожидать слово, которое сожжет и развеет обломовщину... 

1859 г.

(Из статьи «Что такое обломовщина?»)

А. В. Дружинин

Автор «Обломова», вместе с другими первоклассными представителями родного искусства, - есть художник чистый и независимый, художник по призванию и по всей целости того, что им сделано. Он реалист, но его реализм постоянно согрет глубокой поэзией...

Обломов и обломовщина: эти слова недаром облетели всю Россию и сделались словами, навсегда укоренившимися в нашей речи. Они разъяснили нам целый круг явлений современного нам общества, они поставили перед нами целый мир идей, образов и подробностей, еще недавно нами не вполне сознанных, являющихся нам как будто в тумане...

Обломов любезен всем нам и стоит беспредельной любви - это факт, и против него спорить невозможно. Сам его творец беспредельно предан Обломову, и в этом вся причина глубины его создания...

Во всех первых главах романа, до самого «Сна», г. Гончаров откровенно выводит перед нами того героя, который ему сказывался прежде, того Илью Ильича, который представлялся ему как уродливое явление уродливой русской жизни...

«Сон Обломова»! - этот великолепнейший эпизод, который останется в нашей словесности на вечные времена, был первым, могущественным шагом к уяснению Обломова с его обломовщиной...

Обломов без своего «Сна» был бы созданием неоконченным, не родным всякому из нас, как теперь, - «Сон» его разъясняет все наши недоразумения и, не давая нам ни одного голого толкования, повелевает нам понимать и любить Обломова...

Без Ольги Ильинской и без ее драмы с Обломовым не узнать бы нам Ильи Ильича так, как мы его теперь знаем, без Ольгиного взгляда на героя мы до сих пор не глядели бы на него надлежащим образом. В сближении этих двух основных лиц произведения все в высшей степени естественно, каждая подробность удовлетворяет взыскательнейшим требованиям искусства - и между тем сколько психологической глубины и мудрости через него развивается перед нами!..

Мы уже сказали, что нежная, любящая натура Обломова вся озаряется через любовь - и может ли быть иначе с чистою, детски ласковой русской душою, от которой даже ее ленность отгоняла растление с искушающими помыслами. Илья Ильич высказывался вполне через любовь свою, и Ольга, зоркая девушка, не осталась слепа перед теми сокровищами, что перед ней открылись. Вот факты внешние, а от них лишь один шаг до самой существенной истины романа. Ольга поняла Обломова ближе, чем понял его Штольц, ближе, чем все лица, ему преданные...

Сознание Ольги так полно - и задача, ею выполненная в романе, выполнена так богато, что дальнейшее пояснение типа Обломова через другие персонажи становится роскошью, иногда ненужною. Одним из представителей этой излишней роскоши является нам Штольц, которым, как кажется, недовольны многие из почитателей г. Гончарова. Для нас совершенно ясно, что это лицо было задумано и обдумано прежде Ольги, что на его долю, в прежней идее автора, падал великий труд уяснения Обломова и обломовщины путем всем понятного противопоставления двух героев...

...Окиньте весь роман внимательным взглядом, и вы увидите, как много в нем лиц, преданных Илье Ильичу и даже обожающих его, этого кроткого голубя, по выражению Ольги. И Захар, и Анисья, и Штольц, и Ольга, и вялый Алексеев - все привлечены прелестью этой чистой и цельной натуры, перед которою один только Тарантьев может стоять, не улыбаясь и не чувствуя на душе теплоты, не подшучивая над ней и не желая ее приголубить. Зато Тарантьев мерзавец, мазурик; ком грязи, скверный булыжник сидит у него в груди вместо сердца, и Тарантьева мы ненавидим, так что, явись он живой перед нами, мы бы почли за наслаждение побить его собственноручно...

Но ничье обожание (даже считая тут чувства Ольги в лучшую пору ее увлечения) не трогает нас так, как любовь Агафьи Матвеевны к Обломову, той самой Агафьи Матвеевны Пшеницыной, которая с первого своего появления показалась нам злым ангелом Ильи Ильича, - и увы! действительно сделалась его злым ангелом. Агафья Матвеевна, тихая, преданная, всякую минуту готовая умереть за нашего друга, действительно загубила его вконец, навалила гробовой камень над всеми его стремлениями, ввергнул а его в зияющую пучину на миг оставленной обломовщины, но этой женщине все будет прощено за то, что она много любила...

...Заспанный Обломов, уроженец заспанной, но все-таки поэтической Обломовки, свободен от нравственных болезней, какими страдает не один из практических людей, кидающих в него камнями. Он не имеет ничего общего с бесчисленной массой грешников нашего времени, самонадеянно берущихся за дела, к которым не имеют призвания. Он не заражен житейским развратом и на всякую вещь смотрит прямо, не считая нужным стесняться перед кем-нибудь или перед чем-нибудь в жизни. Он сам не способен ни к какой деятельности, усилия Андрея и Ольги к пробуждению этой апатии остались без успеха, но из этого еще далеко не следует, чтоб другие люди при других условиях не могли подвинуть Обломова на мысль и благое дело. Ребенок по натуре и по условиям своего развития, Илья Ильич во многом оставил за собой чистоту и простоту ребенка, качества драгоценные во взрослом человеке, качества, которые сами по себе, посреди величайшей практической запутанности, часто открывают нам область правды и временами ставят неопытного, мечтательного чудака и выше предрассудков своего века, и выше целой толпы дельцов, его окружающих...

Обломов, как живое лицо, достаточно полон для того, чтоб мы могли судить о нем в разных положениях, даже не замеченных его автором. По практичности, по силе воли, по знанию жизни он далеко ниже своей Ольги и Штольца, людей хороших и современных; по инстинкту правды и теплоте своей натуры он их несомненно выше...

Не за комические стороны, не за жалостную жизнь, не за проявление общих всем нам слабостей любим мы Илью Ильича Обломова. Он дорог нам как человек своего края и своего времени, как незлобный и нежный ребенок, способный, при иных обстоятельствах жизни и ином развитии, на дела истинной любви и милосердия...

И наконец, он любезен нам как чудак, который в нашу эпоху себялюбия, ухищрений и неправды мирно покончил свой век, не обидевши ни одного человека, не обманувши ни одного человека и не научивши ни одного человека чему-нибудь скверному. 

1859 г.

(Из статьи «Обломов». Роман И. А. Гончарова»)

Д. И. Писарев

Огромная идея автора во всем величии своей простоты улеглась в соответствующую ей рамку. По этой идее построен весь план романа, построен так обдуманно, что в нем нет ни одной случайности, ни одного вводного лица, ни одной лишней подробности; через все отдельные сцены проходит основная идея, и между тем во имя этой идеи автор не делает ни одного уклонения от действительности, не жертвует ни одной частностию во внешней отделке лиц, характеров и положений. Все строго естественно и между тем вполне осмысленно, проникнуто идеею...

В романе г. Гончарова внутренняя жизнь действующих лиц открыта перед глазами читателя; нет путаницы внешних событий, нет придуманных и рассчитанных эффектов, и потому анализ автора ни на минуту не теряет своей отчетливости и спокойной проницательности. Идея не дробится в сплетении разнообразных происшествий; она стройно и просто развивается сама из себя, проводится до конца и до конца поддерживает собою весь интерес, без помощи посторонних, побочных, вводных обстоятельств. Эта идея так широка, она охватывает собою так много сторон нашей жизни, что, воплощая одну эту идею, не уклоняясь от нее ни на шаг, автор мог, без малейшей натяжки, коснуться чуть ли не всех вопросов, занимающих в настоящее время общество...

Главною идеею автора, насколько можно судить по названию и по ходу действия, было изобразить состояние спокойной и покорной апатии... между тем после прочтения у читателя может возникнуть вопрос: что хотел сделать автор? Какая главная цель руководила им? Не хотел ли он проследить развитие чувства любви, анализировать до мельчайших подробностей те видоизменения, которые испытывает душа женщины, взволнованной сильным и глубоким чувством?..

В «Обломове» мы видим две картины, одинаково законченные, поставленные рядом, проникающие и дополняющие одна другую. Главная идея автора выдержана до конца; но во время процесса творчества представилась новая психологическая задача, которая не мешает развитию первой мысли, сама разрешается до такой степени полно, как не разрешалась, может быть, никогда. Редкий роман обнаруживал в своем авторе такую силу анализа, такое полное и тонкое знание человеческой природы вообще и женской в особенности; редкий роман когда-либо совмещал в себе две до такой степени огромные психологические задачи, редкий возводил соединение двух таких задач до такого стройного и, по-видимому, несложного целого... 1859 г.

(Из статьи «Обломов»)

Д. С. Мережковский

Для Гончарова на земле - все, вся его любовь, вся его жизнь. Он не рвется от земли, он крепко привязан к ней, и, подобно античным поэтам, видит в ней свою родину; прекрасный, уютный человеческий мир он не согласится отдать за звездные пространства неба, за чужие тайны природы...

Степень оптимизма писателя лучше всего определяется его отношением к смерти... Обломов умер мгновенно, от апоплексического удара; никто и не видел, как он незаметно перешел в другой мир...

Вот спокойный взгляд на смерть, каким он был в древности, у простых и здоровых людей. Смерть - только вечер жизни, когда легкие тени Элизиума слетают на очи и смежают их для вечного сна...

Трагизм пошлости, спокойный, будничный трагизм - основная тема «Обломова»... Пошлость, торжествующая над чистотой сердца, любовью, идеалами - вот для Гончарова основной трагизм жизни.

Гомер в своих описаниях подолгу останавливался с особенною любовью на прозаических подробностях жизни... Такая же античная любовь к будничной стороне жизни, такая же способность одним прикосновением преображать прозу действительности в поэзию и красоту, составляет характерную черту Пушкина и Гончарова. Перечтите «Сон Обломова». Еда, чаепитие, заказывание кушаний, болтовня, забавы старосветских помещиков принимают здесь гомеровские идеальные очертания...

Кажется, что творец «Обломова» покидает здесь перо и берется за древнюю лиру; он уже не описывает - он воспевает нравы обломовцев, которых недаром приравнивает к «олимпийским богам»...

Гончаров показывает нам не только влияние характера на среду, на все мелочи бытовой обстановки, но и обратно - влияние среды на характер.

Он следит, как мягкие степные очертания холмов, как жаркое «румяное» солнце Обломовки отразилось на мечтательном ленивом и кротком характере Ильи Ильича...

Один из основных мотивов Гончарова - сопоставление с праздными, нерешительными характерами личностей деятельных, резких, с твердой до жестокости волей...

Все замечали, да и сам автор сознается, что немец Штольц - неудачная, выдуманная фигура. Чувствуешь утомление от длинных и холодных разговоров его с Ольгой. Он тем более теряет в наших глазах, что стоит рядом с Обломовым, как автомат с живым человеком... 1890 г.

(Из статьи «Вечные спутники. Гончаров»)

Н. О. Лосский

Страстность и могучую силу воли можно считать принадлежащими к числу основных свойств русского народа. Но в русском народе встречается и обломовщина, та ленность и пассивность, которая превосходно изображена в романе Гончарова «Обломов»...

Человек, стремящийся к идеалу абсолютно совершенного бытия, живущий им в мечтах и зорко подмечающий несовершенства нашей жизни вообще и недостатки собственной деятельности, разочаровывается на каждом шагу и в других людях, и в их предприятиях, и в своих собственных попытках творчества. Он берется то за одно, то за другое дело, ничего не доводит до конца и наконец перестает бороться за жизнь, погружается в лень и апатию. Таков именно Обломов.

В юности Обломов мечтал о «доблести, деятельности»; «ему были доступны наслаждения высоких помыслов», он воображал себя полководцем, мыслителем, великим художником... И это не пустые мечты он в самом деле талантлив и умен...

Если бы к этому таланту присоединить упорный труд обработки деталей, то он мог бы стать поэтом, дающим законченные художественные произведения. Для достижения этой цели нужно выработать привычку к систематическому труду. Но первые шаги самостоятельной жизни Обломова не содействовали выработке такой привычке...

Окончательно опустившись, Обломов «иногда плачет холодными слезами безнадежности по светлом, навсегда утраченном идеале жизни»... Но Штольц и в это время говорит, что «в душе его всегда будет чисто, светло, честно», и после смерти Обломова Штольц вместе с Ольгой вспоминает «чистую, как хрусталь, душу покойного»...

Что же такое «обломовщина»? Добролюбов объяснил ее влиянием крепостного права и крайне презрительно оценивает характер Обломова; привлекательные черты его души он отрицает и думает, что внесение их в роман есть неправильное изображение действительности...

Конечно, крепостное право способствовало распространению обломовщины среди людей, пользующихся плодами крепостного труда, и среди придавленных ими крестьян, однако лишь как второстепенное условие. Гончаров, будучи великим художником, дал образ Обломова в такой полноте, которая открывает глубинные условия, ведущие к уклонению от систематического, полного скучных мелочей труда и порождающие в конце концов ленность...

Обломовщина есть во многих случаях оборотная сторона высоких свойств русского человека - стремления к полному совершенству и чуткости к недостаткам нашей действительности...

Частичная обломовщина выражается у русских людей в небрежности, неточности, неряшливости, опаздывании на собрания, в театр, на условленные встречи. Богато одаренные русские люди нередко ограничиваются только оригинальным замыслом, только планом какой-нибудь работы, не доводя ее до осуществления... 1957 г.

(Из статьи «Характер русского народа» )

В. К. Кантор

«Обломов» - из тех русских романов, к которым постоянно обращается мысль: не только для литературоведческих штудий, но прежде всего для того, чтобы понять принципы и особенности развития отечественной культуры...

Роман Гончарова каждый раз трактовался по-новому, причем менялась не характеристика образа, - все сходилось, что в Обломове изображен сонный ленивец, - менялась оценка, менялось отношение к герою...

Герой романа Илья Обломов далеко не одномерен: он представляется трагическим героем, изображенным иронически, хотя с горькой иронией, возможно, даже с любовью...

С позиции человека живого, пытавшегося преодолеть засыпание-умирание своей культуры, рисовал Гончаров (как Гоголь, как Чаадаев) окружавшую его действительность...

Для того чтобы совершить богатырское деяние, будущему герою надо было бы прежде всего выдержать бой с Обломовкой, укоренившейся в его душе...

Гончаров слегка иронизирует, но вместе с тем ясно сообщает, что няня «влагала в детскую душу память и воображение Илиаду русской жизни», иными словами, у нас есть основание для параллели: Илья Муромец - Илья Обломов.

Укажем хотя бы на имя - Илья, достаточно редкое для литературного героя. Оба сидят сиднем до тридцати трех лет, когда с ними начинают происходить некие события. К Илье Муромцу являются калики «перехожие-переброжие», исцеляют его, наделяя силой, и он, явившись ко двору великого князя Владимира, затем отправляется странствовать, совершая подвиги. К Илье Обломову, уже обалдевшему от своего лежания на постели (будто на печи), является старый друг Андрей Штольц, тоже путешествующий по всему миру, ставит Илью на ноги, везет ко двору (не великого князя, разумеется) Ольги Ильинской, где, наподобие тут уж скорее не богатыря, а рыцаря, Илья Ильич совершает «подвиги» в честь дамы: не лежит после обеда, ездит с Ольгой в театр, читает книги и пересказывает их ей...

Не Обломов виноват в общественной спячке, он просто никак не может преодолеть ее, вырваться из сковывающих пут сна. Но, в отличие от представителей остальных слоев общества, именно у дворянина Обломова есть эта возможность, возможность выбора. И его трагическая вина, по Гончарову, в том и состоит, что он этой возможностью, подаренной ему историческим развитием, не пользуется. Дело в том, что русское дворянство, выросшее на субстрате крепостного рабства, как и свободное население античных полисов, использовавших рабский труд, имело все предпосылки для высокого досуга - основного условия творческой деятельности. Через деятельность Пушкина, Чаадаева, декабристов, Герцена, Льва Толстого шла духовная подготовка всеобщего освобождения. В общество вносилась идея свободы...

Способен ли реализовать себя Илья Ильич, преодолев архетип «обломовщины»? Это и была проблема, решавшаяся Гончаровым. Ведь сила у героя есть; не случайно его сопоставление с Ильей Муромцем. Но любое развитие означает выход за пределы себя, преодоление неподвижности, стабильности, что предполагает усилие, ибо человеком никто не рождается...

Герой гибнет в борьбе с косным и враждебным окружением, желающим погубить его свободно-деятельную личность. Напротив, близкие пытаются поддерживать деятельное начало в герое, ибо оно в нем есть...

Прежде физической смерти наступает духовная погибель...

Представителем активного цивилизующего начала в романе Гончарова выступает Андрей Штольц, которому так не повезло в русской критике...

Отчего так не любят Штольца? На нем, пожалуй, самый страшный грех: он, как русский капиталист, взятый с его идеальной стороны. Слово же «капиталист» звучит для нас почти ругательством...

А буржуазный пафос Штольца был в этот момент много прогрессивнее для России, чем крепостнический застой...

В Штольце Гончарова интересовало слияние, синтез двух культур...

Гончаров утверждает, что такое двукультурие наиболее перспективно для развития человеческой личности, а стало быть, и ее деятельности на благо людей, наиболее продуктивно для духовного обогащения той страны, той культуры, где эта личность существует...

1989 г.

(Из статьи «Долгий навык к сну»)

Ю. М. Лощиц

Проблема Обломова... Феномен Обломова... Мы теперь все отчетлиэее видим, что это не пустые слова, что за ними стоят некие громады животрепещущего материала, что нам тут всем есть над чем «думу отвести». Скажем так: существует как данность сложнейший художественный образ. Но каковы его реальные жизненные подоплеки?..

Казалось бы, подоплека известна - современная писателю помещичья, крепостническая Россия с ее обломовщиной...

В образе Обломова мы имеем необыкновенно высокую степень приращения к личности писателя, вдохнувшего в этот образ жизнь...

Обломов не автопортрет писателя, тем более не автошарж. Но в Обломове творчески преломилось очень много от личности и жизненной судьбы Гончарова - факт, от которого нам не уйти...

Сказочно-мифологическая подоплека романного действия в «Обломове» настолько значительна, идеологически весома, что реалистический метод Гончарова так и хочется назвать здесь как-то по-особому: определить его - пусть начерно, условно, в рабочем порядке - как некий мифологический реализм...

Итак, «Обломов» - «большая сказка». Нетрудно догадаться, что в таком случае ее ядром по праву следует считать «Сон Обломова». «Сон» - образный и смысловой ключ к пониманию всего произведения, идейно-художественного средоточия романа. Действительность, изображенная Гончаровым, простирается далеко за пределы Обломовки, но подлинная столица «сонного царства», безусловно, фамильная вотчина Ильи Ильича...

«Сонное царство» Обломовки графически можно изобразить в виде замкнутого круга. Кстати, круг имеет прямое отношение к фамилии Ильи Ильича и, следовательно, к названию деревни, где прошло его детство. Как известно, одно из архаических значений слова «обло» - круг, окружность (отсюда «облако», «область»)...

Но еще явственнее в фамилии Ильи Ильича проступает другое значение, и его, на наш взгляд, и имел в первую очередь в виду автор. Это значение обломка. В самом деле, что такое обломовское существование, как не обломок некогда полноценной и всеохватывающей жизни? И что такое Обломовка, как не всеми забытый, чудом уцелевший «блаженный уголок» - обломок Эдема?..

Основной фольклорный прообраз Обломова в романе - не былинный богатырь Илья, а мудрый сказочный дурак Емеля...

В ярком сказочном подсвете перед нами - не просто лентяй и дурак. Это мудрый дурак. Он - тот самый лежачий камень, под который вопреки естественнонаучному пословичному наблюдению вода в конце концов все-таки течет...

«Сонное царство» рушится не оттого, что слишком ленив Илья Ильич, а потому, что поразительно деятелен его приятель. По воле Штольца «сонное царство» должно превратиться в... станцию железной дороги, а обломовские мужички пойдут «работать насыпь».

Вот и столкнулись на полном разгоне неповоротливая Емелина печь и жаркий паровоз, сказка и явь, древний миф и трезвая действительность середины XIX века...

Гончаровский Штольц... Если уж искать для него у Гёте соответствующий прообраз, то таким прообразом будет скорее Мефистофель...

Как известно, гётевский Мефистофель поступил вовсе не оригинально, подсунув Фаусту в качестве возлюбленной и любовницы невинную Гретхен...

Со времен наущения Евы нечистый всегда успешней всего действует через женщину...

Штольц... ведь тоже - не постесняемся этого резкого слова - буквально подсовывает Обломову Ольгу. Причем делает это, предварительно сговорившись с нею об условии «розыгрыша»...

Отношения Обломова и Ольги развиваются в двух планах: прекрасная поэма зарождающейся и расцветающей любви оказывается одновременно и тривиальной историей «соблазна», орудием которого суждено быть возлюбленной Ильи Ильича...

Влюбленность Ольги носит явно экспериментальный характер. Это идеологическая, головная, заданная влюбленность...

Но поскольку эксперимент с Обломовым, как мы знаем, не удался, приходится Штольцу как-то иначе пристраивать Ольгу, какое-то иное времяпрепровождение ей подбирать. Остается ему влюбить в себя Ольгу...

От семейного счастья Андрея и Ольги, пространно описанного на страницах романа, веет такой безбытийной скукой, такой приторностью и фальшью, что это их розовое счастье глядится каким-то справедливым возмездием им обоим за вольный или невольный розыгрыш Обломова...

Если Штольц - антипод Обломова, то Пшеницына в такой же степени - антипод Ольги...

К сожалению, русская критическая мысль как-то проглядела Пшеницыну, а скорей всего поддалась гипнозу мнения Штольца, с точки зрения которого Пшеницына есть чудовище, погубившее Обломова...

Любовь Агафьи Матвеевны, почти безмолвная, неловкая, не умеющая выразиться в красивых, нежных словах и впечатляющих жестах, любовь, как-то вечно присыпанная сдобной мукой, но когда надо, то жертвенная, целиком устремленная на свой объект, а не на саму себя, - эта любовь незаметно преображает простую, заурядную женщину, становится содержанием всей ее жизни...

Уже современники писателя обратили внимание на то, что в тексте «Обломова» глубинная перекличка с образами и проблемами «Дон-Кихота». В этом творении Сервантеса, как известно, предельно обнажено одно из корневых противоречий человеческого сознания - противоречия между идеальным и реальным, воображаемым и действительным. Фанатичная вера Дон-Кихота в непреложную реальность своих грез катастрофически противопоставлена практицизму его человеческого окружения...

При всем том обломовское «донкихотство», конечно, чисто русского свойства, в нем нет воинственной исступленности...

Если аналогии с героями и проблемами произведений Гёте и Сервантеса носят в «Обломове» по преимуществу подспудный характер, то противопоставление Ильи Ильича с Гамлетом дано, так сказать, открытым текстом. В пятой главе второй части романа читаем: «Что ему делать теперь? Идти вперед или остаться? Этот обломовский вопрос был для него глубже гамлетовского» . И немного ниже - еще: «Быть или не быть? »...

Гамлет ушел из жизни, не разрешив своего сомнения. Не так с Обломовым... Илья Ильич окончательно решает вопрос в одну из двух возможных сторон. Пусть робко, с опасением, с оглядкой, но он все же собирается с духом, чтобы сказать себе, Ольге, Штольцу, всему миру: я не хочу делать...

Философию Обломова вполне можно назвать утопической, преобладает не рассмотрение бытия, имеющегося в наличии, а - через отталкивание от действительности - мечта об ином бытии...

Бытовое непротивленчество Обломова причудливо, но вполне узнаваемо отразится в русской действительности второй половины прошлого века - мы имеем в виду прежде всего толстовскую теорию и практику непротивления злу насилием...

Обломов умирает, но «проблема Обломова» удивительно живуча. Обломовская мечта о «полном», «целом» человеке ранит, тревожит, требует ответа...

«Проблема Обломова» остросовременна. Неполнота и несовершенство человека в этой проблеме обескураживающе наглядны... 

1996 г.

(Из статьи «Несовершенный человек» )

Вопросы и задания

1. Как отразилась в романе «Обломов» общественная ситуация России в 60-х гг. XIX в.?
2. Какова, на ваш взгляд, авторская позиция и как она отразилась в романе?
3. Как отразились в романе слова Гончарова, «что тип слагается из долгих и многих повторений или наслоений явлений и лиц, где подобия застывают и делаются знакомыми наблюдателю»?
4. Почему первая часть романа посвящена лишь одному дню Обломова?
5. Каков портрет Обломова?
6. Какие художественные детали использует автор при создании портретной характеристики Ильи Ильича?
7. Что говорит о характере и образе жизни героя обстановка в его квартире?
8. Каков образ жизни Обломова?
9. С какими известными вам литературными персонажами можно сравнить Обломова при первом с ним знакомстве?
10. Посетители Обломова. Цель их визитов?
11. Дайте коллективную характеристику знакомых Обломова, пришедших к нему в дом. Какие социальные слои они воплощают?
12. Какие «два несчастья» занимают Обломова? Какие трудности он видит в решении этих проблем?
13. Почему рассказ о прошлой жизни героя Гончаров начинает не с его детских лет?
14. Расскажите о службе Ильи Ильича в канцелярии.
15. Как проводил свободное время Обломов? Какова его роль в обществе?
16. Как проходили годы ученичества Ильи? Что дало ему ученье?
17. Какую черту Обломова хотел подчеркнуть Гончаров словами «поэты задели его за живое»?
18. Портрет Захара.
19. Расскажите о взаимоотношениях Захара и Ильи Ильича. Почему Захар распускал сплетни про своего барина?
20. Почему слова Захара о «других» людях вызывают ужас у Обломова? Как вы понимаете противопоставление: Обломов и «другие»?
21. Какова композиционная и тематическая роль главы «Сон Обломова» в романе?
22. Как композиционно построен «Сон Обломова»? Из каких частей он состоит?
23. Почему описание детства Обломова дается в романе глазами самого Обломова?
24. Расскажите об Обломовке и ее жителях.
25. Какие фольклорные традиции использует автор в описании сна Ильи Ильича?
26. Можно ли охарактеризовать внутренний мир Обломова на материале первой части?
27. Расскажите о родителях Андрея Штольца. Какими принципами они руководствовались в воспитании сына?
28. Каков образ жизни Штольца? Каковы его нравственные принципы?
29. Как такой человек, как Штольц, мог «быть близок Обломову...»? Как на этот вопрос отвечает Гончаров? Как бы ответили вы?
30. Как относится Обломов к нововведениям в деревне, о которых рассказывает Андрей?
31. Какую оценку своей прежней жизни дает Илья в своей беседе со Штольцем?
32. Когда и при каких обстоятельствах в романе появляется слово «обломовщина»?
33. Как произошло знакомство Обломова с Ольгой?
34. Портрет Ольги, его значение в раскрытии образа.
35. Какую роль играют сцены пения Ольги в развитии взаимоотношений Обломова и Ильинской? Как проявляется характер Ильи Ильича в этих эпизодах?
36. Расскажите о том, как складывались взаимоотношения Ильи и Ольги.
37. Почему, на ваш взгляд, отношения Ольги и Обломова лишены будущего?
38. Какое место занимает Тарантьев в системе образов романа? Какова его роль в жизни Обломова?
39. Когда впервые в романе появляется Агафья Матвеевна? Какова ее портретная характеристика?
40. Какова роль Обломова в жизни Пшени-цыной?
41. Сравните отношение к Илье Ильичу Ольги и Агафьи Матвеевны.
42. Проведите сравнительный анализ жизни Обломова на Гороховой, в доме Пшеницыной, и воспоминаний Ильи Ильича об Обломовке.
43. Опишите совместную жизнь Ольги Ильинской и Андрея Штольца. Достигли они идеала?
44. Почему для Штольца духовная смерть Обломова наступила раньше физической?
45. Почему Илья отказался от последней встречи с Ольгой?
46. Как сложилась судьба сына Обломова?
47. Почему смерть Обломова Гончаров сравнивает со сном?
48. Расскажите, как жила после смерти Ильи Ильича Агафья Матвеевна.
49. Почему в конце романа вновь звучит слово «обломовщина»? Что, на ваш взгляд, вкладывает Гончаров в это понятие? Что такое, по-вашему, обломовщина?
50. Какова роль Штольца в романе?
51. Гончаров использует в своем произведении принцип антитезы (противопоставления). Приведите примеры.
52. Какое место в галерее женских образов, созданных русской классической литературой, занимает Ольга?
53. Почему роман «Обломов» вызвал и вызывает противоречивые оценки критиков и читателей?
54. Выскажите свое отношение к Обломову, Штольцу, Ильинской, Пшеницыной.

Темы сочинений по творчеству И. А. Гончарова

1. «

   Во мне был заперт свет...»
2. Штольц и Обломов.
3. Обломов и обломовщина.
4. «Любовь - претрудная школа жизни!»
5. Ильинская и Обломов.
6. Трагичен ли образ Обломова?
7. Роман «Обломов» в русской критике.
8. Мое отношение к герою романа И. А. Гончарова.
9. «Все это мертвецы, спящие люди, хуже меня, эти члены света и общества!»

«У тебя были крылья, да ты отвязал их».
10. Обломов и «лишние люди».
11. Проблемы общества в творчестве Н. В. Гоголя и И. А. Гончарова.

Развернутые планы сочинений

Обломов и Штольц

I. Принцип антитезы - характерная черта романов И. А. Гончарова:
1) каждая историческая эпоха рождает «новых людей» и сохраняет традиции в личностях, хранящих прошлое;

2) в романах Гончарова сопоставляются нерешительные личности с характерами редними и деятельными: Петр Адуев - Александр Адуев («Обыкновенная история»), Штольц - Обломов («Обломов»), Райский - Волохов («Обрыв»).

П. Штольц - антипод Обломова:
1) общие черты:
а) возраст («Штольц ровесник Обломову: и ему уже за тридцать лет»);

б) вероисповедание (православное);

в) обучение в пансионате Ивана Штольца в Верхлеве;

г) служба и быстрая отставка;

д) любовь к Ольге Ильинской; 

2) различные черты:
а) портрет (Обломов - «человек... среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами», в лице господствовала мягкость, душа «открыто и ясно светилась в глазах», «обрюзг не по летам»; Штольц «весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь», худощав, «цвет лица ровный», глаза выразительные) ;

б) родители (у Обломова - русские; «Штольц был немец только вполовину, по отцу: мать его была русская»);

в) воспитание (Обломов переходил «из объятий в объятия родных, друзей», его воспитание носило патриархальный характер; Штольца отец воспитывал жестко, приучая к работе, «матери не совсем нравилось это трудовое, практическое воспитание»);

г) отношение к учебе в пансионате (Обломов учился «по необходимости», «серьезное чтение утомляло его», «зато поэты задели... за живое»; Штольц «учился отлично, и отец сделал его репетитором» в своем пансионе);

д) дальнейшее образование (Обломов до двадцати лет провел в Обломовке; Штольц закончил университет);

е) образ жизни («лежанье у Ильи Ильича... было его нормальным состоянием»; Штольц «участвует в какой-то компании, отправляющей товары за границу», «он беспрестанно в движении»);

ж) ведение хозяйства (Обломов не занимался делами в деревне, получал незначительный доход и жил в долг; Штольц «жил по бюджету», постоянно контролируя свои расходы);

з) жизненные стремления (Обломов в молодости «готовился к поприщу», думал о роли в обществе, о семейном счастье, затем он исключил из своих мечтаний общественную деятельность, его идеалом стала беспечная жизнь в единении с природой, семьей, друзьями; Штольц, выбрав деятельное начало в молодости, не изменил своим желаниям, «труд - образ, содержание, стихия и цель жизни»);

и) взгляды на общество (Обломов считает, что все «члены света и общества» - «мертвецы, спящие люди», им свойственны неискренность, зависть, желание любыми средствами «заполучить громкий чин», он не сторонник прогрессивных форм ведения хозяйства в деревне; Штольц погружен в жизнь общества, сторонник профессиональной деятельности, которой занимается сам, он представитель зарождающейся буржуазии, поэтому поддерживает прогрессивные преобразования в обществе);

к) отношение к Ольге (Обломов хотел видеть любящую женщину, способную создать безмятежную семейную жизнь; Штольц пытается воспитать в ней деятельное начало, способность к борьбе, развить ее ум);

л) взаимоотношение и взаимовлияние (Обломов считал Штольца своим единственным другом, способным понять и помочь, он прислушивался к его советам, но сломить обломовщину Штольцу не удалось; Штольц высоко ценил нравственные качества Обломова, его «честное, верное сердце», любил его «прочно и горячо», уберег его от мошенника Тарантьева, привел в должный порядок деревенские дела, желал возродить к деятельной жизни);

м) самооценка (Обломов постоянно сомневался в себе, в этом проявлялась его двойственная натура; Штольц был уверен в своих чувствах, делах и поступках, которые подчинял холодному расчету);

н) особенности характера (Обломов - бездеятелен, мечтателен, неряшлив, нерешителен, мягок, ленив, апатичен, не лишен тонких душевных переживаний; Штольц - деятелен, резок, практичен, аккуратен, любит комфорт, открыт в душевных проявлениях, рассудок преобладает над чувством).

III. Значение образов Обломова и Штольца:
1) Гончаров отразил в Обломове типические черты патриархального дворянства;

2) Обломов вобрал в себя противоречивые черты русского национального характера;

3) Штольцу отводилась роль человека, способного сломить обломовщину и возродить героя;

4) неясность представлений Гончарова о роли «новых людей» в обществе привела к неубедительности образа Штольца.

Художественный мир романа

I. Роман «Обломов» в творчестве И. А. Гончарова:
1) взаимосвязь трех основных произведений писателя («Обыкновенная история» - «первая галерея, служащая преддверием к следующим двум галереям или периодам русской жизни, уже тесно связанным между собою, то есть к «Обломову» и «Обрыву», или к «Сну» и «Пробуждению». И. А. Гончаров).

II. Особенности художественного изображения действительности в романе:
1) особенности реалистического метода Гончарова:
а) объективное изображение социальной картины общества;

б) бытописание, создание национального колорита;

в) органическое проникновение мифологического материала в романное действие;

г) создание типичных, конкретно-исторических характеров;

2) особенности проблематики романа:
а) социальные проблемы, отражающие противоречие патриархального и буржуазного укладов жизни;

б) нравственные проблемы, выраженные во взаимоотношениях героя с персонажами романа;

в) историко-философская направленность, выводящая роман в сферу общечеловеческих, вневременных проблем;

3) особенности стиля автора:
а) медленный ритм повествования-, способствующий глубокому проникновению в сюжетную канву;

б) исповедальный характер, высокая степень искренности в воплощении противоречивых черт героя, создающие доверительность отношений автора и читателя;

в) психологическая глубина в постижении характеров;

г) предметная детализация в изображении обстановки действия и портретов персонажей.

III. Творческая индивидуальность Гончарова («...Я писал только то, что переживал, что мыслил, чувствовал, что любил, что близко видел и знал - словом, писал и свою жизнь, и то, что к ней прирастало» И. А. Гончаров).

Краткая библиография

Алексеев А. Д. Летопись жизни и творчества И. А. Гончарова. - М.; Л., 1960.
Академическое издание, содержащее наиболее полные сведения о личной жизни и творчестве писателя.

Добролюбов Н. А. Собрание сочинений в 9-ти т. - Т. 4. - М.; Л., 1962.
Классическая статья «Что такое обломовщина?» является первым серьезным и полным анализом романа «Обломов».

Дружинин А. В. Литературная критика. - М., 1983.
Статья «Обломов». Роман И.А.Гончарова» раскрывает двойственную природу образа Ильи Ильича, где связующим звеном, по мнению критика, является «Сон Обломова».

Кантор В. К. Долгий навык к сну//Вопро-сы литературы. - N 1. - 1989.
В полемической статье современного литературоведа образ Обломова рассматривается как архетип русской культуры, «который... не может быть исчерпан ни временем, ни социальной средой».

Котельников В. А. Иван Александрович Гончаров. - М., 1991.
Книга выпущена издательством «Просвещение» в серии «Биография писателя» и рассчитана прежде всего на учащихся.

Краснощекова Е. А. «Обломов» Гончарова. - М., 1995.
Наиболее полное критическое исследование романа Гончарова.

Лосский Н. О. Условия абсолютного добра.-М., 1991.
Сборник трудов русского философа, который в статье «Характер русского народа» на примере романа И. А. Гончарова исследует особенности русского национального характера.

Лощиц Ю. М. Гончаров. - М., 1986.
Издание из серии «Жизнь замечательных людей» представляет собой полную картину жизни и творчества писателя.

Мережковский Д. С. Вечные спутники.-М., 1995.
В критических исследованиях писателя и философа рубежа XIX-XX веков «Вечные спутники» помещен литературный очерк «Гончаров».

Пруцков Н. И. Мастерство Гончарова-романиста. - М.; Л., 1962.
Особенности творческой индивидуальности Гончарова, принципы построения художественного мира его произведений обстоятельно раскрыты в книге современного историка литературы.

перейти к началу страницы