Литература

Содержание раздела

Большой справочник "РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА"

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Н. А. Некрасов

КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО

Избранные строфы

Часть первая

ПРОЛОГ

В каком году - рассчитывай,
В какой земле - угадывай,
На столбовой дороженьке
Сошлись семь мужиков:
Семь временнообязанных,
Подтянутой губернии,
Уезда Терпигорева,
Пустопорожней волости,
Из смежных деревень -
Заплатова, Дырявина, Разутова,
Знобишина, Горелова,Неелова,
Неурожайна тож.
Сошлися - и заспорили:
Кому живется весело,
Вольготно на Руси?

Роман сказал: помещику,
Демьян сказал: чиновнику,
Лука сказал: попу.
Купчине толстопузому! -
Сказали братья Губины,
Иван и Митродор.
Старик Пахом потужился
И молвил, в землю глядючи:
Вельможному боярину,
Министру государеву.
А Пров сказал: царю...

(Спор затянулся допоздна.
Мужики вынуждены провести ночь в лесу.
Они разводят костер, выпивают, закусывают и продолжают спор, который переходит в драку.)

Гляди - уж и вцепилися!
Роман тузит Пахомушку,
Демьян тузит Луку.
А два братана Губины
Утюжат Прова дюжего -
И всяк свое кричит!

Проснулось эхо гулкое,
Пошло гулять-погуливать,
Пошло кричать-покрикивать,
Как будто подзадоривать
Упрямых мужиков.
Царю! направо слышится,
Налево отзывается:
Попу! попу! попу!
Весь лес переполошился,
С летающими птицами,
Зверями быстроногими
И гадами ползущими,
И стон, и рев, и гул!

Всех прежде зайка серенький
Из кустика соседнего
Вдруг выскочил, как встрепанный,
И наутек пошел! За ним галчата малые
В верху березы подняли
Противный, резкий писк.
А тут еще у пеночки
С испугу птенчик крохотный
Из гнездышка упал;
Щебечет, плачет пеночка,
Где птенчик? - не найдет!
Потом кукушка старая
Проснулась и надумала
Кому-то куковать;
Раз десять принималася,
Да всякий раз сбивалася
И начинала вновь...
Кукуй, кукуй, кукушечка!
Заколосится хлеб,
Подавишься ты колосом -
Не будешь куковать!
Слетелися семь филинов,
Любуются побоищем
С семи больших дерев,
Хохочут, полуночники!
А их глазищи желтые
Горят, как воску ярого
Четырнадцать свечей!

И ворон, птица умная,
Приспел, сидит на дереве
У самого костра,
Сидит да черту молится,
Чтоб до смерти ухлопали
Которого-нибудь!
Корова с колокольчиком,
Что с вечера отбилася
От стада, чуть послышала
Людские голоса -
Пришла к костру, уставила
Глаза на мужиков,
Шальных речей послушала
И начала,сердечная,
Мычать, мычать, мычать!

Мычит корова глупая,
Пищат галчата малые,
Кричат ребята буйные,
А эхо вторит всем.
Ему одна заботушка -
Честных людей поддразнивать,
Пугать ребят и баб!
Никто его не видывал,
А слышать всякий слыхивал,
Без тела - а живет оно,
Без языка - кричит!

Сова, - замоскворецкая
Княгиня, - тут же мычется,
Летает над крестьянами,
Шарахаясь то 6 землю,
То о кусты крылом...

Сама лисица хитрая,
По любопытству бабьему,
Подкралась к мужикам,
Послушала-послушала
И прочь пошла, подумавши:
«И черт их не поймет!»

Намяв бока порядочно
Друг другу, образумились
Крестьяне, наконец,
Из лужицы напилися,
Умылись, освежилися,
Сон начал их кренить...

Тем часом птенчик крохотный,
По малу, по полсаженки,
Низком перелетаючи,
К костру подобрался.
Поймал его Пахомушка,
Поднес к костру, разглядывал
И молвил: «Пташка малая,
А ноготок востер!
Дыхну - с ладони скатишься,
Чихну - в огонь укатишься,
Щелкну - мертва покатишься,
А все ж ты, пташка малая,
Сильнее мужика!
Окрепнут скоро крылышки,
Тю-тю! куда ни вздумаешь,
Туда и полетишь!
Ой ты, пичуга малая!
Отдай свои нам крылышки,
Все царство облетим,
Посмотрим, поразведаем,
Поспросим - и дознаемся:
Кому живется счастливо,
Вольготно на Руси? »

- Не надо бы и крылышек,
Кабы нам только хлебушка
По полупуду в день,-
И так бы мы Русь-матушку
Ногами перемеряли!-
Сказал угрюмый Пров.

- Да по ведру бы водочки,-
Прибавили охочие
До водки братья Губины,
Иван и Митродор.

- Да утром бы огурчиков
Соленых по десяточку,-
Шутили мужики.

- А в полдень бы по жбанчику
Холодного кваску.

- А вечером по чайничку
Горячего чайку...

Пока они гуторили,
Вилась, кружилась пеночка
Над ними: все прослушала
И села у костра.
Чивикнула, подпрыгнула
И человечьим голосом
Пахому говорит:

«Пусти на волю птенчика!
За птенчика за малого
Я выкуп дам большой»...

(Птичка обещает мужикам «скатерть самобранную»,
которая будет кормить и поить их, а их одежда и лапти благодаря волшебству не износятся в пути.)

Глава I

ПОП

(Безотрадную картину видят крестьяне-правдоискатели на своем пути:
«идут холмы пологие... чаще с неудобною, заброшенной землей»,
«поля совсем затоплены» .
Больно смотреть странникам даже на новые избы, которые построила
«не лишняя копеечка, а кровная беда».
Встречались им
«все больше люди малые»,
у которых и не нужно спрашивать,
«как им - легко ли, трудно ли живется на Руси?».)

Аминь!..
Теперь подумайте,
Каков попу покой?..

Уж день клонится к вечеру,
Идут путем-дорогою,
Навстречу едет поп.

Скажи ты нам по-божески:
Сладка ли жизнь поповская?
Ты как - вольготно, счастливо
Живешь, честной отец?..

«В чем счастие, по-вашему?
Покой, богатство, честь,
Не так ли, други милые?»

Они сказали: так...

«Теперь посмотрим, братия,
Каков попу покой?
Дороги наши трудные,
Приход у нас большой.
Болящий, умирающий,
Рождающийся в мир
Не избирают времени:
В жнитву и в сенокос,
В глухую ночь осеннюю,
Зимой, в морозы лютые
И в половодье вешнее
Иди - куда зовут!
Идешь безотговорочно.
И пусть бы только косточки
Ломалися одни,
Нет! всякий раз намаешься,
Переболит душа »…

«Привычке есть предел:
Нет сердца, выносящего
Без некоего трепета
Предсмертное хрипение,
Надгробное рыдание,
Сиротскую печаль!

Теперь посмотрим, братия,
Каков попу почет?
Задача щекотливая,
Не прогневить бы вас?..

Скажите, православные,
Кого вы называете
Породой жеребячьею?
Чур! отвечать на спрос!»
Крестьяне позамялися,
Молчат - и поп молчит...

«О ком слагаете
Вы сказки балагурные,
И песни непристойные,
И всякую хулу?..

Мать-попадью степенную,
Попову дочь безвинную,
Семинариста всякого -
Как чествуете вы?
Кому вдогон, злорадствуя,
Кричите: го-го-гой?..»

Потупились ребятушки,
Молчат - и поп молчит...

«Не сами... по родителям
Мы так-то...» - братья Губины
Сказали наконец.
И прочие поддакнули:
«Не сами, по родителям!»
А поп сказал: «Аминь!
Простите, православные!
Не в осужденье ближнего,
А по желанью вашему
Я правду вам сказал».

Глава II

СЕЛЬСКАЯ ЯРМОНКА

Недаром наши странники
Поругивали мокрую,
Холодную весну.
Весна нужна крестьянину
И ранняя и дружная,
А тут - хоть волком вой!

Не греет землю солнышко,
И облака дождливые,
Как дойные коровушки,
Идут по небесам.
Согнало снег, а зелени
Ни травки, ни листа!
Вода не убирается,
Земля не одевается
Зеленым ярким бархатом
И, как мертвец без савана,
Лежит под небом пасмурным
Печальна и нага.

- Пойдем в село Кузьминское,
Посмотрим праздник-ярмонку! -
Решили мужики,
А про себя подумали:
Не там ли он скрывается,
Кто счастливо живет?..

Пришли на площадь странники:
Товару много всякого
И видимо-невидимо
Народу! Не потеха ли?

Хмельно, горласто, празднично,
Пестро, красно кругом!

По конной потолкалися,
По взгорью, где навалены
Косули, грабли, бороны,
Багры, станки тележные,
Ободья, топоры.
Там шла торговля бойкая,
С божбою, с прибаутками,
С здоровым, громким хохотом.
И как не хохотать?
Мужик какой-то крохотный
Ходил, ободья пробовал:
Погнул один - не нравится,
Погнул другой, потужился -
А обод как распрямится -
Щелк по лбу мужика!

Пошли по лавкам странники:
Любуются платочками,
Ивановскими ситцами,
Шлеями, новой обувью,
Издельем кимряков.

У той сапожной лавочки
Опять смеются странники:
Тут башмаки козловые
Дед внучке торговал,
Пять раз про цену спрашивал,
Вертел в руках, оглядывал:
Товар первейший сорт!

- Ну, дядя! два двугривенных
Плати, не то проваливай! -
Сказал ему купец.

«А ты постой!» Любуется
Старик ботинкой крохотной,
Такую держит речь:

«Мне зять - плевать, и дочь смолчит,
Жена - плевать, пускай ворчит!
А внучку жаль! Повесилась
На шею, егоза:
Купи гостинчик, дедушка,
Купи! - головкой шелковой
Лицо щекочет, ластится,
Целует старика.
Постой, ползунья босая!
Постой, юла! Козловые
Ботиночки куплю...-
Расхвастался Вавилушка,
И старому и малому
Подарков насулил.
А пропился до грошика! -
Как я глаза бесстыжие
Домашним покажу?..
Мне зять - плевать, и дочь смолчит,
Жена - плевать, пускай ворчит!
А внучку жаль!..» - Пошел опять
Про внучку! Убивается!..

Народ собрался, слушает,
Не смеючись, жалеючи;
Случись, работой, хлебушком
Ему бы помогли,
А вынуть два двугривенных,
Так сам ни с чем останешься.
Да был тут человек,
Павлуша Веретенников.
(Какого роду-звания,
Не знали мужики,
Однако звали «барином».
Горазд он был балясничать,
Носил рубаху красную,
Подцевочку суконную,
Смазные сапоги;
Пел складно песни русские
И слушать их любил.
Его видали многие
На постоялых двориках,
В харчевнях, в кабаках.)

Так он Вавилу выручил -
Купил ему ботиночки.
Вавило их схватил
И был таков! - На радости
Спасибо даже барину
Забыл сказать старик,
Зато крестьяне прочие
Так были разутешены,
Так рады, словно каждого
Он подарил рублем!

Была тут также лавочка
С картинами и книгами,
Офени запасалися
Своим товаром в ней. -
А генералов надобно? -
Спросил их купчик-выжига.
«И генералов дай!
Да только ты по совести,
Чтоб были настоящие -
Потолще, погрозней».

- Чудные! как вы смотрите! -
Сказал купец с усмешкою, -
Тут дело не в комплекции...

«А в чем же? шутишь, друг!
Дрянь, что ли, сбыть желательно?
А мы куда с ней денемся?
Шалишь! Перед крестьянином
Все генералы равные,
Как шишки на ели,
Чтобы продать невзрачного,
Попасть на доку надобно,
А толстого да грозного
Я всякому всучу...
Давай больших, осанистых,
Грудь с гору, глаз навыкате,
Да чтобы больше звезд!»

Спустил по сотне Блюхера,
Архимандрита Фотия,
Разбойника Сипко,
Сбыл книги:
«Шут Балакирев»
И «Английский милорд»...
Легли в коробку книжечки,
Пошли гулять портретики
По царству всероссийскому,
Покамест не пристроятся
В крестьянской летней горенке,
На невысокой стеночке...
Черт знает для чего!

Эх! эх! придет ли времечко,
Когда (приди, желанное!..)
Дадут понять крестьянину,
Что розь портрет портретику,
Что книга книге розь?
Когда мужик не Блюхера
И не милорда глупого -
Белинского и Гоголя
С базара понесет?
Ой, люди, люди русские!
Крестьяне православные!
Слыхали ли когда-нибудь
Вы эти имена?
То имена великие,
Носили их, прославили
Заступники народные!
Вот вам бы их портретики
Повесить в ваших горенках,
Их книги прочитать...

Наши странники
Прошлись еще по площади
И к вечеру покинули
Бурливое село...

Глава III.

ПЬЯНАЯ НОЧЬ

...Как часто на Руси,
Село кончалось низеньким
Бревенчатым строением
С железными решетками
В окошках небольших.
За тем этапным зданием
Широкая дороженька...

По всей по той дороженьке
И по окольным тропочкам,
Докуда глаз хватал,
Ползли, лежали, ехали,
Барахталися пьяные,
и стоном стон стоял!

Скрипят телеги грузные,
И, как телячьи головы,
Качаются, мотаются
Победные головушки
Уснувших мужиков!

Народ идет - и падает,
Как будто из-за валиков
Картечью неприятели
Палят по мужикам!

Дорога многолюдная
Что позже - безобразнее:
Все чаще попадаются
Избитые, ползущие,
Лежащие пластом...
У кабаков смятение,
Подводы перепутались,
Испуганные лошади
Без седоков бегут:
Тут плачут дети малые,
Тоскуют жены, матери:
Легко ли из питейного
Дозваться мужиков?..

У столбика дорожного
Знакомый голос слышится,
Подходят наши странники
И видят: Веретенников...
Беседует с крестьянами...
Сказал им Веретенников:
«Умны крестьяне русские,
Одно нехорошо,
Что пьют до одурения,
Во рвы, в канавы валятся -
Обидно поглядеть!»

Крестьяне речь ту слушали,
Поддакивали барину.
Павлуша что-то в книжечку
Хотел уже писать,
Да выискался пьяненькой
Мужик, - он против барина
На животе лежал,
В глаза ему поглядывал,
Помалкивал, - да вдруг
Как вскочит! Прямо к барину -
Хвать карандаш из рук!
«Постой, башка порожняя!
Шальных вестей, бессовестных
Про нас не разноси!
Чему ты позавидовал!
Что веселится бедная
Крестьянская душа?
Пьем много мы по времени,
А больше мы работаем,
Нас пьяных много видится,
А больше трезвых нас.

Работаешь один,
А чуть работа кончена,
Гляди, стоят три дольщика:
Бог, царь и господин!
А есть еще губитель-тать
Четвертый, злей татарина,
Так тот и не поделится,
Все слопает один!

Нет меры хмелю русскому.
А горе наше меряли?
Работе мера есть?
Вино валит крестьянина,
А горе не валит его?
Работа не валит?
Мужик беды не меряет,
Со всякою справляется,
Какая ни приди.
Мужик, трудясь, не думает,
Что силы надорвет,
Так неужли над чаркою
Задуматься, что с лишнего
В канаву угодишь?

Жалеть - жалей умеючи,
На мерочку господскую
Крестьянина не мерь!
Не белоручки нежные,
А люди мы великие
В работе и в гульбе!..

У каждого крестьянина
Душа, что туча черная -
Гневна, грозна - и надо бы
Громам греметь оттудова,
Кровавым лить дождям,
А все вином кончается...

Эй! царство ты мужицкое,
Бесшапочное, пьяное,
Шуми - вольней шуми!..»

- Как звать тебя, старинушка?

«А что? запишешь в книжечку?
Пожалуй, нужды нет!
Пиши:
«В деревне Басове
Яким Нагой живет,
Он до смерти работает,
До полусмерти пьет!..»

Вгляделся барин в пахаря:
Грудь впалая; как вдавленный
Живот; у глаз, у рта
Излучины, как трещины
На высохшей земле;
И сам на землю-матушку
Похож он: шея бурая,
Как пласт, сохой отрезанный,
Кирпичное лицо,
Рука - кора древесная,
А волосы - песок.

Глава IV

СЧАСТЛИВЫЕ

В толпе горластой, праздничной,
Прохаживали странники,
Прокликивали клич:
«Эй! нет ли где счастливого?
Явись! Коли окажется,
Что счастливо живешь,
У нас ведро готовое:
Пей даром сколько вздумаешь -
На славу угостим!..»

Когда вернулись странники
Под липу, клич прокликавши,
Их обступил народ.

Пришла старуха старая,
Рябая, одноглазая
И объявила, кланяясь,
Что счастлива она:
Что у нее по осени
Родилось реп до тысячи
На небольшой гряде...
Над бабой посмеялися,
А водки капли не дали...

Пришел солдат с медалями.
Чуть жив, а выпить хочется:
«Я счастлив!» - говорит.

- Ну, открывай, старинушка,
В чем счастие солдатское?
Да не таись, смотри!
«А в том, во-первых, счастие,
Что в двадцати сражениях
Я был, а не убит!
А во-вторых, важней того,
Я и во время мирное
Ходил ни сыт, ни голоден,
А смерти не дался!
А в-третьих - за провинности,
Великие и малые,
Нещадно бит я палками,
А хоть пощупай - жив!»

- На! выпивай, служивенькой!
С тобой и спорить нечего:
Ты счастлив - слова нет!

Пришел с тяжелым молотом
Каменотес олончанин,
Плечистый, молодой:
«И я живу - не жалуюсь, -
Сказал он, - с женкой, с матушкой
Не знаем мы нужды!»

- Да в чем же ваше счастие?

«А вот гляди (и молотом,
Как перышком, махнул):
Коли проснусь до солнышка
Да разогнусь о полночи,
Так гору сокрушу!»

«Смотри, не хвастай силою»,
Сказал мужик с одышкою,
Расслабленный, худой...
«Я был - не хуже каменщик,
Да тоже хвастал силою,
Вот Бог и наказал!
Смекнул подрядчик, бестия,
Что простоват детинушка,
Учал меня хвалить,
А я-то сдуру радуюсь,
За четверых работаю!
Однажды ношу добрую
Наклал я кирпичей,
А тут его, проклятого,
И нанеси нелегкая.
«Что это? - говорит. -
Не узнаю Трофима я!
Идти с такою ношею
Не стыдно молодцу?» -
А коли мало кажется,
Прибавь рукой хозяйскою! -
Сказал я осердясь.
Ну, с полчаса, я думаю,
Я ждал, а он подкладывал
И подложил, подлец!
Сам слышу - тяга страшная,
Да не хотелось пятиться,

И внес ту ношу чертову
Я во второй этаж!
Глядит подрядчик, дивится,
Кричит, подлец, оттудова:
«Ну, молодец, Трофим!
Не знаешь сам, что сделал ты:
Ты нес один по крайности
Четырнадцать пудов!»
Ой, знаю: сердце молотом

Стучит в груди, кровавые
В глазах круги стоят,
Спина как будто треснула...
Дрожат, ослабли ноженьки.
Зачах я с той поры!..
Налей, брат, полстаканчика!»

- Налить? Да где ж тут счастие?
Мы потчуем счастливого,
А ты что рассказал!

«Дослушай! будет счастие!»

- Да в чем же, говори!

«А вот в чем.
Мне на родине,
Как всякому крестьянину,
Хотелось умереть.
Из Питера, расслабленный,
Шальной, почти без памяти
Я на машину сел.
Ну, вот мы и поехали.
В вагоне лихорадочных,
Горячечных работничков
Нас много набралось,
Всем одного желалося,
Как мне, попасть на родину,
Чтоб дома помереть.
Однако нужно счастие
И тут: мы летом ехали,
В жарище, в духоте
У многих помутилися
Вконец больные головы,
В вагоне ад пошел:
Тот стонет, тот качается,
Как оглашенный, по полу,
Тот бредит женкой, матушкой.
Ну, на ближайшей станции
Такого и долой!

Сижу, креплюсь... по счастию,
День кончился, а к вечеру
Похолодало, - сжалился
Над сиротами Бог!
Ну, так мы и доехали,
И я добрел на родину,
А здесь, по Божьей милости,
И легче стало мне...»

- Чего вы тут расхвастались
Своим мужицким счастием? -
Кричит, разбитый на ноги,
Дворовый человек. -
А вы меня попотчуйте:
Я счастлив, видит Бог!
У первого боярина,
У князя Переметьева
Я был любимый раб.
Жена - раба любимая,
А дочка вместе с барышней
Училась и французскому
И всяким языкам,
Садиться позволялось ей
В присутствии княжны...
Ой, как кольнуло!., батюшки!..
(И начал ногу правую
Ладонями тереть.)
Крестьяне рассмеялися. -
Чего смеетесь, глупые, -
Озлившись неожиданно,
Дворовый закричал: -
Я болен, а сказать ли вам,
О чем молюсь я Господу,
Вставая и ложась? Молюсь:
«Оставь мне, Господи,
Болезнь мою почетную,
По ней я дворянин!»
Не вашей подлой хворостью,
Не хрипотой, не грыжею -
Болезнью благородною,
Какая только водится
У первых лиц в империи,
Я болен, мужичье!
По-да-грой именуется!..
За стулом у светлейшего
У князя Переметьева
Я сорок лет стоял,
С французским лучшим трюфелем
Тарелки я лизал,
Напитки иностранные
Из рюмок допивал...
Ну, наливай! «Проваливай!
У нас вино мужицкое,
Простое, не заморское -
Не по твоим губам!»

Желтоволосый, сгорбленный
Подкрался робко к странникам
Крестьянин-белорус...

- А ты не лезь с ручищами!
Докладывай, доказывай
Сперва, чем счастлив ты?

«А счастье наше - в хлебушке:
Я дома в Белоруссии
С мякиною, с кострикою
Ячменный хлеб жевал;
Бывало, вопить голосом,
Как роженица корчишься,
Как схватит животы.
А ныне, милость Божия! -
Досыта у Губонина
Дают ржаного хлебушка,
Жую - не нажуюсь!»

Пришел какой-то пасмурный
Мужик с скулой свороченной,
Направо все глядит:
«Хожу я за медведями,
И счастье мне великое:
Троих моих товарищей
Сломали мишуки,
А я живу,
Бог милостив!»

Оборванные нищие,
Послышав запах пенного,
И те пришли доказывать,
Как счастливы они...

Смекнули наши странники,
Что даром водку тратили,
Да кстати и ведерочку
Конец.
«Ну, будет с вас!
Эй, счастие мужицкое!
Дырявое с заплатами,
Горбатое с мозолями,
Проваливай домой!»

«А вам бы, други милые,
Спросить Ермилу Гирина, -
Сказал, подсевши к странникам,
Деревни Дымоглотова
Крестьянин Федосей.

- Ты говори толковее,
Садись, а мы послушаем,
Какой такой Ермил?

«А вот какой: сиротскую
Держал Ермило мельницу
На Унже. По суду
Продать решили мельницу:
Пришел Ермило с прочими
В палату на торги.

Пустые покупатели
Скоренько отвалилися,
Один купец Алтынников
С Ермилом в бой вступил.
Не отстает, торгуется,
Наносит по копеечке.
Ермило как рассердится -
Хвать сразу пять рублей!
Купец опять копеечку,
Пошло у них сражение:
Купец его копейкою,
А тот его рублем!
Не устоял Алтынников!
Да вышла тут оказия:
Тотчас же стали требовать
Задатков третью часть,
А третья часть - до тысячи,
С Ермилом денег не было,
Уж сам ли он сплошал,
Схитрили ли подьячие,
А дело вышло дрянь!
Повеселел Алтынников: -
Моя, выходит, мельница!
«Нет! - говорит Ермил,
Подходит к председателю: -
Нельзя ли вашей милости
Помешкать полчаса?»

- Пожалуй, час помешкаем!
Пошел Ермил; подьячие
С купцом переглянулися,
Смеются, подлецы!
На площадь на торговую
Пришел Ермило (в городе
Тот день базарный был),
Стал на воз, видим: крестится,
На все четыре стороны
Поклон, - и громким голосом
Кричит: «Эй, люди добрые!
Притихните, послушайте,
Я слово вам скажу!
» Притихла площадь людная,
И тут Ермил про мельницу
Народу рассказал...
«Хитры, сильны подьячие,
А мир их посильней,
Богат купец Алтынников,
А все не устоять ему
Против мирской казны -
Ее, как рыбу из моря,
Века ловить - не выловить.
Ну, братцы! видит Бог,
Разделаюсь в ту пятницу!

Не дорога мне мельница,
Обида велика!
Коли Ермила знаете,
Коли Ермилу верите,
Так выручайте, что ль!..
» И чудо сотворилося -
На всей базарной площади
У каждого крестьянина,
Как ветром, полу левую
Заворотило вдруг!
Крестьянство раскошелилось,
Несут Ермилу денежки,
Дают, кто чем богат.
Ермило парень грамотный,
Да некогда записывать,
Успей пересчитать!

Позеленел Алтынников,
Как он сполна всю тысячу
Им выложил на стол!..

Глядеть весь город съехался,
Как в день базарный пятницу
Через неделю времени
Ермил на той же площади
Рассчитывал народ.
Упомнишь где же всякого?
В ту пору дело делалось
В горячке, второпях!
Однако споров не было,
И выдать гроша лишнего
Ермилу не пришлось.
Еще - он сам рассказывал -
Рубль лишний, чей -
Бог ведает! Остался у него.
Так вот каков
Ермил Ильич».

- Чуден! - сказали странники:
Однако знать желательно,
Каким же колдовством
Мужик над всей округою
Такую силу взял?

«Не колдовством, а правдою.
Слыхали про Адовщину,
Юрлова князя вотчину?» -
Слыхали, ну так что ж?

«В ней главный управляющий
Был корпуса жандармского
Полковник со звездой,
При нем пять-шесть помощников,
А наш Ермило писарем
В конторе состоял.

Лет двадцать было малому,
Какая воля писарю?
Однако для крестьянина
И писарь человек.
К нему подходишь к первому,
А он и посоветует
И справку наведет;
Где хватит силы - выручит,
Не спросит благодарности,
И дашь, так не возьмет!

Таким путем вся вотчина
В пять лет Ермилу Гирина
Узнала хорошо.
А тут его и выгнали...
Жалели крепко Гирина,
Трудненько было к новому,
Хапуге, привыкать,

Однако волей Божией
Недолго он поцарствовал, -
Скончался старый князь,
Приехал князь молоденькой...
Контору всю прогнал,
А нам велел из вотчины
Бурмистра изобрать.
Ну, мы недолго думали,
Шесть тысяч душ, всей вотчиной
Кричим: «Ермилу Гирина!»
Как человек един!

Пошел Ермило царствовать
Над всей княжою вотчиной,
И царствовал же он!
В семь лет мирской копеечки
Под ноготь не зажал,
В семь лет не тронул правого,
Не попустил виновному,
Душой не покривил...»

- Стой! - крикнул укорительно
Какой-то попик седенький
Рассказчику: - грешишь!..
Коли взялся рассказывать,
Так слова не выкидывай
Из песни: или странникам
Ты сказку говоришь?..
Я знал Ермилу Гирина...

Рассказчик призадумался
И, помолчав, сказал:
«Соврал я: слово лишнее
Сорвалось на маху!

Был случай, и Ермил мужик
Свихнулся: из рекрутчины
Меньшого брата Митрия
Повыгородил он.
Молчим: тут спорить нечего,
Сам барин брата старосты
Забрить бы не велел,
Одна Ненила Власьевна
По сыне горько плачется,
Кричит: не наш черед!
Известно, покричала бы,
Да с тем бы и отъехала.
Так что же? Сам Ермил,
Покончивши с рекрутчиной,
Стал тосковать, печалиться,
Не пьет, не ест: тем кончилось,
Что в деннике с веревкою
Застал его отец.
Тут сын отцу покаялся:

«С тех пор как сына Власьевны
Поставил я не в очередь,
Постыл мне белый свет!»
А сам к веревке тянется.
Пытались уговаривать
Отец его и брат,
Он все
Одно: «Преступник я!
Злодей! вяжите руки мне,
Ведите в суд меня!»
Чтоб хуже не случилося,
Отец связал сердечного,
Приставил караул.

Сошелся мир, шумит, галдит,
Такого дела чудного
Вовек не приходилося
Ни видеть, ни решать...
Пришел и сам Ермил Ильич,
Босой, худой, с колодками,
С веревкой на руках,
Пришел, сказал: «Была пора,
Судил я вас по совести,
Теперь я сам грешнее вас:
Судите вы меня!»
И в ноги поклонился нам.
Ни дать ни взять юродивый,
Стоит, вздыхает, крестится,
Жаль было нам глядеть,
Как он перед старухою,
Перед Ненилой Власьевной
Вдруг на колени пал!
Ну, дело все обладилось,
У господина сильного
Везде рука: сын Власьевны
Вернулся, сдали Митрия

Да, говорят, и Митрию
Не тяжело служить:
Сам князь о нем заботится.
А за провинность Гирина
Мы положили штраф:
Штрафные деньги рекруту,
Часть небольшая Власьевне,
Часть миру на вино...

Однако после этого
Ермил не скоро справился,
С год как шальной ходил.
Как ни просила вотчина,
От должности уволился,
В аренду снял ту мельницу,
И стал он пуще прежнего
Всему народу люб...
Я сам уж в той губернии
Давненько не бывал,
А про Ермилу слыхивал,
Народ им не нахвалится,
Сходите вы к нему».

- Напрасно вы проходите, -
Сказал уж раз заспоривший
Седоволосый поп: -
Я знал Ермилу Гирина,
Попал я в ту губернию,
Назад тому лет пять...
Да только, повторяю вам,
Напрасно вы проходите,
В остроге он сидит...

(Поп начал было рассказывать, что стряслось с Ер милой Гириным,
но не успел: его перебили отчаянные вопли пьяного лакея, которого секли за воровство.)

Глава V

ПОМЕЩИК

Соседнего помещика
Гаврилу Афанасьича
Оболта-Оболдуева
Та троечка везла.
Помещик был румяненький,
Осанистый, присадистый,
Шестидесяти лет;
Усы седые, длинные,
Ухватки молодецкие,
Венгерка с бранденбурами,
Широкие штаны.

(Помещик испугался, «увидев перед тройкою семь рослых мужиков».
Но, выслушав их вопрос, согласился ответить, «сладка ли жизнь помещичья».)

Я роду именитого,
Мой предок Оболдуй
Впервые поминается
В старинных русских грамотах
Два века с половиною
Назад тому.
Гласит
Та грамота: «Татарину

Оболту-Оболдуеву
Дано суконце доброе,
Ценою в два рубля:
Волками и лисицами
Он тешил государыню,
В день царских именин
Спускал медведя дикого
С своим, и Оболдуева
Медведь тот ободрал...»
Тот Оболдуй, потешивший
Зверями государыню,
Был корень роду нашему,
А было то, как сказано,
С залишком двести лет.
Прапрадед мой по матери
Был и того древней:
«Князь Щепин с Васькой Гусевым
(Гласит другая грамота)
Пытал поджечь Москву,
Казну пограбить думали,
Да их казнили смертию»,
А было то, любезные,
Без мала триста лет.
Так вот оно откудова
То дерево дворянское
Идет, друзья мои!»

- А ты, примерно, яблочко
С того, выходит, дерева? -
Сказали мужики.

«Так вот, друзья, - и жили мы,
Как у Христа за пазухой,
И знали мы почет.
Не только люди русские,
Сама природа русская
Покорствовала нам.
Бывало, ты в окружности
Один, как солнце на небе,
Твои деревни скромные,
Твои леса дремучие,
Твои поля кругом!
Летело время соколом,
Дышала грудь помещичья
Свободно и легко.
Во времена боярские,
В порядки древнерусские
Переносился дух!
Ни в ком противоречия,
Кого хочу - помилую,
Кого хочу - казню.
Закон - мое желание!
Кулак - моя полиция!
Удар искросыпительный,
Удар зубодробительный,
Удар скуловорррот!..»

Вдруг, как струна порвалася,
Осеклась речь помещичья.
Потупился, нахмурился,
«Эй, Прошка!» - закричал.
Глотнул - и мягким голосом
Сказал: «Вы сами знаете,
Нельзя же и без строгости?
Но я карал - любя.
Порвалась цепь великая -
Теперь не бьем крестьянина,
Зато уж и отечески
Не милуем его.
Да, был я строг по времени,
А впрочем, больше ласкою
Я привлекал сердца.

Не весело
Глядеть, как изменилося
Лицо твое, несчастная
Родная сторона!
Сословье благородное
Как будто все попряталось,
Повымерло! Куда
Ни едешь, попадаются
Одни крестьяне пьяные...

Усадьбы переводятся,
Взамен расположаются
Питейные дома!..
На всей тебе, Русь-матушка,
Как клейма на преступнике,
Как на коне тавро,
Два слова нацарапаны:
«На вынос и распивочно».
Чтоб их читать, крестьянина
Мудреной русской грамоте
Не стоит обучать!..

А нам земля осталася...
Ой ты, земля помещичья!
Ты нам не мать, а мачеха
Теперь... «А кто велел? -
Кричат писаки праздные: -
Так вымогать, насиловать
Кормилицу свою!»...
Кричат: «Довольно барствовать!
Проснись, помещик заспанный!
Вставай! учись! трудись!..»

Трудись! Кому вы вздумали
Читать такую проповедь.
Я не крестьянин-лапотник -
Я Божиею милостью
Российский дворянин!
Россия - не неметчина,
Нам чувства деликатные,
Нам гордость внушена!
Сословья благородные
У нас труду не учатся...

А если и действительно
Свой долг мы ложно поняли
И наше назначение
Не в том, чтоб имя древнее,
Достоинство дворянское
Поддерживать охотою,
Пирами, всякой роскошью,
И жить чужим трудом,
Так надо было ранее Сказать...
Чему учился я?
Что видел я вокруг?..
Коптил я небо Божие,
Носил ливрею царскую,
Сорил казну народную
И думал век так жить...
И вдруг... Владыко праведный!..»
Помещик зарыдал...

КРЕСТЬЯНКА

(Из третьей части)

Пролог

«Не все между мужчинами
Отыскивать счастливого,
Пощупаем-ка баб!» -
Решили наши странники
И стали баб опрашивать.
В селе Наготине
Сказали, как отрезали:
«У нас такой не водится,
А есть в селе Клину:
Корова холмогорская,
Не баба! доброумнее
И глаже - бабы нет.
Спросите вы Корчагину,
Матрену Тимофеевну,
Она же: губернаторша...»

Подумали_:- пошли
Крестьяне добродушные
Чуть тоже не заплакали,
Подумав про себя:
«Порвалась цепь великая,
Порвалась - расскочилася:
Одним концом по барину,
Другим по мужику!..»

Матрена Тимофеевна
Осанистая женщина,
Широкая и плотная,
Лет тридцати осьми.
Красива; волос с проседью,
Глаза большие, строгие,
Ресницы богатейшие,
Сурова и смугла.
На ней рубаха белая,
Да сарафан коротенький,
Да серп через плечо.

(Матрена Тимофеевна согласилась рассказать мужикам историю своей жизни.)

Глава I

ДО ЗАМУЖЕСТВА

Мне счастье в девках выпало:
У нас была хорошая,
Непьющая семья.
За батюшкой, за матушкой,
Как у Христа за пазухой,
Жила я, молодцы.

А выискался суженой,
На горе - чужанин!
Филипп Корчагин - питерщик,
По мастерству печник.

Тужила, горько плакала,
А дело девка делала:
На суженого искоса
Поглядывала втай.
Пригож-румян, широк-могуч,
Рус волосом, тих говором -
Пал на сердце Филипп!

Пока мы торговалися:
Филиппу я: - Уйди ты прочь!
А он: «Иди со мной!»
Известно: «Ненаглядная,
Хорошая... пригожая...
» Пока мы торговалися,
Должно быть, так я думаю,
Тогда и было счастьице...
А больше вряд когда!

Глава II

ПЕСНИ

У суда стоять
Ломит ноженьки,
Под венцом стоять
Голова болит,
Голова болит,
Вспоминается
Песня старая,
Песня грозная.
На широкий двор
Гости въехали,
Молоду жену
Муж домой привез,
А роденька-то
Как набросится!
Деверек ее -
Расточихою,
А золовушка -
Щеголихою,
Свекор-батюшка -
Тот медведицей,
А свекровушка -
Людоедицей,
Кто неряхою,
Кто непряхою...
Все, что в песенке
Той певалося,
Все со мной теперь
То и сталося!
Чай, певали вы?
Чай, вызнаете?..

Семья была большущая,
Сварливая... попала я
С девичьей холи в ад!
В работу муж отправился,
Молчать, терпеть советовал:
Не плюй на раскаленное
Железо - зашипит!
Осталась я с золовками,
Со свекром, со свекровушкой,
Любить-голубить некому,
А есть кому журить!
На старшую золовушку,
На Марфу богомольную,
Работай, как раба;
За свекором приглядывай,
Сплошаешь - у кабатчика
Пропажу выкупай.
И встань и сядь с приметою,
Не то свекровь обидится;
А где их все-то знать?..

Как ведено, так сделано:
Ходила с гневом на сердце,
А лишнего не молвила
Словечка никому,
Зимой пришел
Филиппушка,
Привез платочек шелковой,
Да прокатил на саночках
В Екатеринин день,
И горя словно не было!
Запела, как певала я
В родительском дому.
Мы были однолеточки,
Не трогай нас - нам весело,
Всегда у нас лады.
То правда, что и мужа-то
Такого, как Филиппушка,
Со свечкой поискать...

- Уж будто не колачивал?

Замялась Тимофеевна: -
Раз только, - тихим голосом
Промолвила она.

- За что?. - спросили странники.

- Уж будто вы не знаете,
Как ссоры деревенские
Выходят? К муженьку
Сестра гостить приехала,
У ней коты разбилися.

- Дай башмаки Оленушке,
Жена! - сказал Филипп.
А я не вдруг ответила,
Корчагу подымала я,
Такая тяга: вымолвить
Я слова не могла.
Филипп Ильич прогневался,
Пождал, пока поставила
Корчагу на шесток,
Да хлоп меня в висок!

- Ну, благо ты приехала,
И так походишь! - молвила
Другая, незамужняя
Филиппова сестра.

Филипп подбавил женушке,
- Давненько не видались мы,
А знать бы - так не ехать бы! -
Сказала тут свекровь.

Еще подбавил Филюшка...
И все тут! Не годилось бы
Жене побои мужнины
Считать; да уж сказала я:
Не скрою ничего!..

Крестьяне, ради случаю,
По новой чарке выпили
И хором песню грянули
Про шелковую плеточку,
Про мужнину родню.

Змея лютого!
Свекор-батюшка
Велит больше бить,
Велит кровь пролить..

Хор

Плетка свистнула,
Кровь пробрызвула...
Ах! лели! лели!
Кровь пробрызнула...

Свекровь-матушке
Поклонилася:
Свекровь-матушка,
Отними меня,
От лиха-мужа,
Змея лютого!
Свекровь-матушка
Велит больше бить,
Велит кровь пролить..

Хор

Плетка свистнула,
Кровь пробрызнула...
Ах! лели! лели!
Кровь пробрызнула...

Мой постылый муж
Подымается:
За шелкову плеть
Принимается.

Хор

Плетка свистнула,
Кровь пробрызнула..,
Ах! лели! лели!
Кровь пробрызнула...

Свекру-батюшке
Поклонилася:
Свекор-батюшка,
Отними меня,
От лиха-мужа,

Филипп на Благовещенье
Ушел, а на Казанскую
Я сына родила.
Как писаный был Демушка!
Краса взята у солнышка,
У снегу белизна,
У маку губы алые,
Бровь черная у соболя,
У соболя сибирского,
У сокола глаза!

Весь гнев с души красавец мой
Согнал улыбкой ангельской,
Как солнышко весеннее
Сгоняет снег с полей...
Не стала я тревожиться,
Что ни велят - работаю,
Как ни бранят - молчу.

Из всей семейки мужниной
Один Савелий, дедушка,
Родитель свекра-батюшки,
Жалел меня...
Грех промолчать про дедушку,
Счастливцем тоже был...

Глава Ш

САВЕЛИЙ, БОГАТЫРЬ СВЯТОРУССКИЙ

С большущей сивой гривою,
Чай, двадцать лет нестриженной,
С большущей бородой,
Дед на медведя смахивал,
Особенно как из лесу,
Согнувшись, выходил.
Дугой спина у дедушки.
Сначала все боялась я,
Как в низенькую горенку
Входил он: ну, распрямится?
Пробьет дыру медведище
В светелке головой!
Да распрямиться дедушка
Не мог: ему уж стукнуло,
По сказкам, сто годов,
Дед жил в особой горнице,
Семейки недолюбливал,
В свой угол не пускал;
А та сердилась, лаялась,
Его «клейменым, каторжным»
Честил родной сынок.
Савелий не рассердится.
Уйдет в свою светелочку,
Читает святцы, крестится
Да вдруг и скажет весело: « Клейменый, да не раб!..»

Вот раз и говорю:

- За что тебя, Савельюшка,
Зовут клейменым, каторжным?

- Я каторжником был.

- Ты, дедушка?

- Я, внученька! Я в землю немца
Фогеля Христьяна Христианина
Живого закопал...

Во времена досельные
Мы были тоже барские,
Да только ни помещиков,
Ни немцев-управителей
Не знали мы тогда.

Не пряди ли мы барщины,
Оброков не платили мы,
А так, когда рассудится,
В три года раз пошлем...

А были благодатные
Такие времена.
Недаром есть пословица,
Что нашей-то сторонушки
Три года черт искал,
Кругом леса дремучие,
Кругом болота топкие,
Ни конному проехать к нам,
Ни пешему пройти!
Помещик наш Шалапшиков
Через тропы звериные
С полком своим - военный был
К нам достучаться пробовал,
Да лыжи повернул!
К нам земская полиция
Не попадала по году,
Вот были времена!

По времени Шалапшиков
Удумал штуку новую,
Приходит к нам приказ: «Явиться!»
Не явились мы,
Притихли, не шелохнемся
В болотине своей.
Была засуха сильная,
Наехала полиция,
Мы дань ей - медом, рыбою!
Наехала опять,
Грозит с конвоем выправить,
Мы - шкурами звериными!
А в третий - мы ничем!
Обули лапти старые,
Надели шапки рваные,
Худые армяки -
И тронулась Корежина!..
Пришли... (В губернском городе
Стоял с полком Шалашников.)
«Оброк!» -
Оброку нет! Хлеба не уродилися,
Снеточки не ловилися...
«Оброк!» -
Оброку нет! -
Не стал и разговаривать:
«Эй, перемена первая!» -
И начал нас пороть.

Туга мошна корежская!
Да стоек и Шалашников
Уж языки мешалися,
Мозги уж погрясалися
В головушках - дерет!
Укрепа богатырская,
Не розги!.. Делать нечего!
Кричим: постой, дай срок!
Онучи распороли мы
И барину «лобанчиков»
Полшапки поднесли.

Утих боец Шалашников!
Такого-то горчайшего
Поднес нам травнику,
Сам выпил с нами, чокнулся
С Корегой покоренною:
«Ну, благо вы сдались!
А то - вот Бог! - решился я
Содрать с вас шкуру начисто...
На барабан напялил бы
И подарил полку!
Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!»
(Хохочет - рад придумочке):
«Вот был бы барабан!»

Понравились помещику
Корежские лобанчики,
Что год - зовет... дерет...

(Шалашников был убит во время русско-турецкой войны.
Его наследник прислал в вотчину управляющего - немца Фогеля.
Крестьяне отказались платить оброк.
Тогда им было приказано проложить через леса дорогу в город в качестве трудовой повинности.)

И тут настала каторга
Корежскому крестьянину -
До нитки разорил!

У немца - хватка мертвая:
Пока не пустит по миру,
Не отойдя, сосет!

А потому терпели мы,
Что мы - богатыри.
В том богатырство русское.

Ты думаешь, Матренушка,
Мужик - не богатырь?
И жизнь его не ратная,
И смерть ему не писана
В бою - а богатырь!

Цепями руки кручены,
Железом ноги кованы,
Спина... леса дремучие
Прошли по ней - сломалися.

А грудь? Илья-пророк
По ней гремит-катается
На колеснице огненной...
Все терпит богатырь!

Осьмнадцать лет терпели мы.
Застроил немец фабрику,
Велел колодец рыть.
Вдевятером копали мы,
До полдня проработали,
Позавтракать хотим.
Приходит немец: «Только-то?..» -
И начал нас по-своему,
Не торопясь, пилить.
Стояли мы голодные,
А немец нас поругивал
Да в яму землю мокрую
Пошвыривал ногой.
Была уж яма добрая...
Случилось, я легонечко
Толкнул его плечом,
Потом другой толкнул его,
И третий... Мы посгрудились...
До ямы два шага...
Мы слова не промолвили,
Друг другу не глядели мы
В глаза... а всей гурьбой
Христьяна Христианыча
Поталкивали бережно
Все к яме... все на край...
И немец в яму бухнулся,
Кричит: веревку! лестницу!
Мы девятью лопатами Ответили ему...

Дальше: дрянь! Кабак... острог в Буй-городе,
Там я учился грамоте...
Потом... бежал я с каторги...
Поймали! не погладили
И тут по голове...
А жизнь была нелегкая.
Лет двадцать строгой каторги,
Лет двадцать поселения,
Я денег прикопил,
По манифесту царскому
Попал опять на родину,
Пристроил эту горенку,
И здесь давно живу.
Покуда были денежки,
Любили деда, холили,
Теперь в глаза плюют!»...

(Странники попросили Матрену Тимофеевну закончить рассказ о своей жизни.)

Глава IV

ДЕМУШКА

Носила я Демидушку
По ноженкам... лелеяла...
Да взъелася свекровь,
Как зыкнула, как рыкнула:
«Оставь его у дедушки,
Немного с ним нажнешь!»
Запугана, заругана,
Перечить не посмела я,
Оставила дитя.

Вдруг стоны я услышала:
Ползком ползет Савелий-дед,
Бледнешенек как смерть:
«Прости, прости,
Матренушка! И повалился в ноженьки.
- Мой грех - не доглядел!..»

«А зельем не поила ты?
А мышьяку не сыпала? »
- Нет! сохрани Господь!..
- И тут я покорилася,
Я в ноги поклонилася:
«Будь жалостлив, будь добр!
Вели без поругания
Честному погребению
Ребеночка предать! Я мать ему!..»
Упросишь ли?
В груди у них нет душеньки,
В груди у них нет совести,
На шее - нет креста!

Заснул старик на солнышке,
Скормил свиньям Демидушку
Придурковатый дед!..
Я клубышком катал ася,
Я червышком свивалася,
Звала, будила Демушку -
Да поздно было звать!..
Беда! Господь прогневался,
Наслал гостей непрошеных,
Неправедных судей!..

Допрашивали дедушку,
Потом за мной десятника
Прислали. Становой
По горнице похаживал,
Как зверь в лесу порыкивал...

Ударил кулаком:
«Молчать! Не по согласью ли
С крестьянином Савелием
Убила ты дитя?..»
Владычица! что вздумали!
Чуть мироеда этого
Не назвала я нехристем,
Вся закипела я...
Да лекаря увидела:
Ножи, ланцеты, ножницы
Натачивал он тут.
Вздрогнула я, одумалась.
- Нет, - говорю, - я Демушку
Любила, берегла...

(Тело Демушки «изрезали», то есть произвели вскрытие.)

Тут свету я невзвидела, -
Металась и кричала я:
«Злодеи! палачи!..
Падите мои слезоньки
Не на землю, не на воду,
Не на Господень храм!
Падите прямо на сердце
Злодею моему! Ты дай же,
Боже-Господи!
Чтоб тлен пришел на платьице,
Безумье на головушку
Злодею моему!
Жену ему неумную
Пошли, детей - юродивых!
Прими, услыши, Господи,
Молитвы, слезы матери,
Злодея накажи!..»

(У гробика Демушки Матрена и Савелий разговаривают о горькой, страшной судьбе крепостного крестьянина.)

«Ах! что ты? что ты, внученька?..
Терпи, многокручинная!
Терпи, многострадальная!
Нам правды не найти».

- Да почему же, дедушка?

«Ты - крепостная женщина!» -
Савельюшка сказал.

Я долго, горько думала...
Гром грянул, окна дрогнули,
И я вздрогнула... К гробику
Подвел меня старик:
«Молись, чтоб к лику ангелов
Господь причислил Демушку!»

И дал мне в руки дедушка
Горящую свечу.

Всю ночь до свету белого
Молилась я, а дедушка
Протяжным, ровным голосом
Над Демою читал...

Глава V

ВОЛЧИЦА

(После смерти Демушки прошло двадцать лет.
У Матрены Тимофеевны родились другие дети, умерли родители.
Состарился и умер дед Савелий, проживший сто семь лет.
Его похоронили рядом с Демушкой.)

Четыре года тихие,
Как близнецы похожие,
Прошли потом... Всему
Я покорилась: первая
С постели Тимофеевна,
Последняя - в постель;
За всех, про всех работаю,
С свекрови, с свекра пьяного,
С золовушки бракованной
Снимаю сапоги...
Лишь деточек не трогайте!
За них горой стояла я...

Да, видно, Бог прогневался.
Как восемь лет исполнилось
Сыночку моему,
В подпаски свекор сдал его.
Однажды жду Федотушку -
Скотина уж пригналася -
На улицу иду.
Там видимо-невидимо
Народу! Я прислушалась
И бросилась в толпу.
Гляжу: Федота бледного
Силантий держит за ухо. -
Что держишь ты его?
«Посечь хотим маненичко:
Овечками прикармливать
Надумал он волков!»
Я вырвала Федотушку,

Да с ног Силантья старосту
И сбила невзначай...

(Федот остался один при стаде.
Огромная волчица унесла овцу.
Подпасок погнался за ней, но, догнав, увидел: изможденная, еле живая волчица - кормящая мать.
Федот отдал ей уже мертвую овцу.
За это староста Силантий хотел высечь мальчика розгами, но Матрена упросила, чтобы вместо сына наказали ее.
На следующее утро, избитая и опозоренная, она не вышла к завтраку, не пошла на работу.)

Я пошла на речку быструю,
Избрала я место тихое
У ракитова куста.
Села я на серый камушек,
Подперла рукой головушку,
Зарыдала, сирота!

Громко я звала родителя:
Ты приди, заступник батюшка!
Посмотри на дочь любимую...
Понапрасну я звала...

Громко кликала я матушку.
Отзывались ветры буйные,
Откликались горы дальние,
А родная не пришла!..

Нет великой оборонушки!
Кабы знали вы да ведали,
На кого вы дочь покинули,
Что без вас я выношу?
Ночь - слезами обливаюся,
День - как травка пристилаюся...
Я потупленную голову,
Сердце гневное ношу!..

Глава VI

ТРУДНЫЙ ГОД

В тот год необычайная
Звезда играла на небе;
Одни судили так:
Господь по небу шествует,
И ангелы его
Метут метлою огненной
Перед стопами Божьими
В небесном поле путь,
Другие то же думали,
Да только на Антихриста,
И чуяли беду.
Сбылось: пришла бесхлебица!.

Одной бедой не кончилось.
Чуть справились с бесхлебицей -
Рекрутчина пришла.
Да я не беспокоилась:
Уж за семью Филиппову
В солдаты брат ушел.

Мне крепко нездоровилось,
Была я Лиодорушкой
Беременна: последние
Дохаживала дни.
Управившись с ребятами,
В большой избе под шубою
На печку я легла.

(Неожиданно свекор объявил, что Филиппа вне очереди забирают в солдаты.
Матрену ожидает тяжелая доля солдатки.)

Глава VII

ГУБЕРНАТОРША

(Матрена Тимофеевна решила просить заступничества у губернатора.
Рано утром она пришла в город, нашла дом губернатора, познакомилась со швейцаром Макаром Федосеичем
и стала в его каморке дожидаться пробуждения «его превосходительства».)

Ждала, ждала, соскучилась,
Приотворила дверь.
К крыльцу карету подали.
- Сам едет? - «Губернаторша!» -
Ответил мне Макар
И бросился на лестницу.
По лестнице спускалася
В собольей шубе барыня,
Чиновничек при ней.

Не знала я, что делала.
(Да, видно, надоумила Владычица!..)
Как брошусь я Ей в ноги:
«Заступись! Обманом, не по-божески
Кормильца и родителя
У деточек берут!»

- Откуда ты, голубушка?
Впопад ли я ответила - Не знаю...
Мука смертная
Под сердце подошла...
Очнулась я, молодчики,
В богатой, светлой горнице,
Под пологом лежу;
Против меня - кормилица,
Нарядная, в кокошнике,
С ребеночком сидит:

- Чье дитятко, красавица?
«Твое!»-
Поцеловала я
Рожоное дитя...

Как в ноги губернаторше
Я пала, как заплакала,
Как стала говорить,
Сказалась усталь долгая,
Истома непомерная,
Упередилось времечко -
Пришла моя пора!
Спасибо губернаторше
Елене Александровне,
Я столько благодарна ей,
Как матери родной!
Сама крестила мальчика
И имя: Лиодорушка
Младенцу избрала...

- А что же с мужем сталося?

- Послали в Клин нарочного,
Всю истину доведали -
Филиппушку спасли.
Елена Александровна
Ко мне его, голубчика,
Сама - дай Бог ей счастие! -
За ручку подвела.
Добра была, умна была,
Красивая, здоровая,
А деток не дал Бог!
Пока у ней гостила я,
Все время с Лиодорушкой
Носилась, как с родным.
Весна уж начиналася,
Березка распускалася,
Как мы домой пошли...

Прилетела в дом
Сизым голубем...
Поклонился мне
Свекор-батюшка;
Поклонилася
Мать-свекровушка,
Деверья, зятья
Поклонилися,
Поклонилися,
Повинилися!
Вы садитесь-ка,
Вы не кланяйтесь,
Вы послушайте,
Что скажу я вам:

Тому кланяться,
Кто сильней меня, -
Кто добрей меня,
Тому славу петь.
Кому славу петь?
Губернаторше!
Доброй душеньке
Александровне!

Глава VIII

БАБЬЯ ПРИТЧА

Замолкла Тимофеевна...
- Что ж дальше?

- Сами знаете:
Ославили счастливицей,
Прозвали губернаторшей
Матрену с той поры...
Что дальше? Домом правлю я,
Ращу детей... На радость ли?
Вам тоже надо знать.
Пять сыновей! Крестьянские
Порядки нескончаемы -
Уж взяли одного!

Красивыми ресницами
Моргнула Тимофеевна,
Поспешно приклонилася
Ко стогу головой.
Крестьяне мялись, мешкали,
Шептались.
- Ну, хозяюшка! Что скажешь нам еще?

- А то, что вы затеяли
Не дело - между бабами
Счастливую искать!..

Идите вы к чиновнику,
К вельможному боярину,
Идите вы к царю,
А женщин вы не трогайте,
Вот Бог! ни с чем проходите
До гробовой доски!

К нам на ночь попросилася
Одна старушка Божия.
И та святая старица
Рассказывала мне:
«Ключи от счастья женского,
От нашей вольной волюшки,
Заброшены, потеряны
У Бога самого!
Отцы-пустынножители,
И жены непорочные,
И книжники-начетники
Их ищут - не найдут!
Пропали! думать надобно,
Сглонула рыба их...
В веригах, изможденные,
Голодные, холодные,
Прошли Господни ратники
Пустыни, города -
И у волхвов выспрашивать,
И по звездам высчитывать
Пытались - нет ключей!
Весь Божий мир изведали,
В горах, в подземных пропастях
Искали... Наконец
Нашли ключи сподвижники!..

Пришлись они, - великое
Избранным людям Божиим
То было торжество, -
Пришлись к рабам-невольникам...
А к нашей женской волюшке
Все нет и нет ключей!

ПОСЛЕДЫШ

(Из второй части)

I

(Семеро мужиков приходят в приволжское село Большие Вахлаки.
Настала пора сенокоса.
Все село собралось в поле.
Приехал и помещик, который ругает крестьян за то, что те плохо высушили сено.
Мужики спрашивают местного крестьянина Власа, чем объясняется странное поведение князя и мужиков.
Ведь крепостное право отменено.
Цель своего путешествия мужики излагают теперь по-другому.)

«Мы ищем, дядя Влас,
Непоротой губернии,
Непотрошеной волости,
Избыткова села!..»

(Местный помещик, старый князь Утятин, отказался поверить в отмену крепостного права.
Его дети, боясь гнева родителя, уговорили крестьян подождать смерти старика и продолжать разыгрывать перед ним роль рабов.
Взамен вахлакам пообещали барские поемные луга.)

Чуть дело не разладилось.
Да Климка Лавин выручил:
«А вы бурмистром сделайте
Меня! Я удовольствую
И старика и вас »...

- Долгонько думал мир.
Что ни на есть отчаянный
Был Клим мужик: и пьяница,
И на руку нечист.
Работать не работает,
С цыганами возжается,
Бродяга, коновал!
Смеется над трудящимся:
С работы, как ни мучайся,
Не будешь ты богат,
А будешь ты горбат!
А впрочем, парень грамотный,
Бывал в Москве и в Питере.
В Сибирь езжал с купечеством,
Жаль, не остался там!
Умен, а грош не держится,
Хитер, а попадается
Впросак! Бахвал мужик!
Каких-то слов особенных
Наслушался:
Атечество,
Москва первопрестольная,
Душа великорусская.
«Я - русский мужичок!» -
Горланил диким голосом
И, кокнув в лоб посудою,
Пил залпом полуштоф!

Нишкни! - да и пошел!.. Покончено.
Последыш ты! Последыш ты!
По милости
Мужицкой нашей глупости
Сегодня ты начальствуешь,
А завтра мы Последышу
Пинка - и кончен бал!
Иди домой, похаживай,
Поджавши хвост, по горницам,
А нас оставь! Нишкни!..

(Помещик приказал «за дерзость беспримерную» Агапа наказать.
Клим напоил бедного Агапа и уговорил его кричать «Помилуйте!» будто бы под розгами.
С конюшни вынесли Агапа мертвецки пьяного, а к утру он умер.
Вскоре за ним последовал и старый князь Утятин - Последыш.)

Подумавши, оставили
Меня бурмистром. Правлю я
Делами и теперь,
А перед старым барином
Бурмистром Климку назвали...

Шутили мы, дурачились,
Да вдруг и дошутилися
До сущей до беды:
Был грубый, непокладистый
У нас мужик Агап Петров,
Он много нас корил:
«Ай, мужики! Царь сжалился,
Так вы в хомут охотою...
Бог с ними, с сенокосами!
Знать не хочу господ!..
» Тем только успокоили,
Что штоф вина поставили...

(Однажды Агап вез «среди бела дня»
бревно из барского леса и встретил Утятина.)

Старик: пилил, пилил его,
Права свои дворянские
Высчитывал ему!
Захохотал Агап!
«Ах, шут ты, шут гороховый!
Но радость их вахлацкая
Была непродолжительна.
Со смертию
Последыша
Пропала ласка барская:
Опохмелиться не дали
Гвардейцы вахлакам!
А за луга поемные
Наследники с крестьянами
Тягаются доднесь.
Влас за крестьян ходатаем,
Живет в Москве... был в Питере...
А толку что-то нет!

ПИР - НА ВЕСЬ МИР

(Из второй части)

Посвящается Сергею Петровичу Боткину

ВСТУПЛЕНИЕ

В конце села Вахлачина...
Знакомец наш Клим Яковлич...
Тут тоже наши странники
Сидели с Власом-старостой...
С дьячком приходским Трифоном,
Гулякой, кумом старосты,
Пришли его" сыны,
Семинаристы: Саввушка
И Гриша; было старшему
Уж девятнадцать лет:
Теперь же протодьяконом
Смотрел, а у Григория
Лицо худое, бледное,
И волос тонкий, вьющийся,
С оттенком красноты.

Простые парни, добрые,
Косили, жали, сеяли
И пили водку в праздники
С крестьянством наравне.

(Выпив по стаканчику, крестьяне заспорили, как им с лугами быть.
Они решили свои «луга поемные сдать старосте - на подати» и жить вольно, как кому хочется.
Развеселились вахлаки и стали петь песни.)

I.
Горькое время - горькие песни

ВЕСЕЛАЯ

- Кушай тюрю, Яша!
Молочка-то нет!

« Где ж коровка наша? »

- Увели, мой свет!
Барин для приплоду
Взял ее домой.
Славно жить народу
На Руси святой!

«Где же наши куры?» -
Девочки орут.

- Не орите, дуры!
Съел их земский суд;
Взял еще подводу
Да сулил постой...
Славно жить народу
На Руси святой!

Разломило спину,
А квашня не ждет!
Баба Катерину Вспомнила - ревет:
В дворне больше году
Дочка... нет родной!
Славно жить народу
На Руси святой!

Чуть из ребятишек,
Глядь - и нет детей:
Царь возьмет мальчишек,
Барин - дочерей!
Одному уроду
Вековать с семьей.
Славно жить народу
На Руси святой!

Потом свою вахлацкую,
Родную - хором грянули,
Протяжную, печальную -
Иных покамест нет.

БАРЩИННАЯ

Беден, нечесан Калинушка,
Нечем ему щеголять,
Только расписана спинушка,
Да за рубахой не знать.
С лаптя до ворота
Шкура вся вспорота,
Пухнет с мякины живот.

Верченый, крученый,
Сеченый, мученый
Еле Калина бредет.

В ноги кабатчику стукнется,
Горе потопит в вине,
Только в субботу аукнется
С барской конюшни жене...

«Ай, песенка!..
Запомнить бы!..»
Тужили наши странники,
Что память коротка,
А вахлаки бахвалились:
- Мы барщинные! С наше-то
Попробуй потерпи!
Мы барщинные! выросли
Под рылом у помещика;
День - каторга, а ночь?
Что сраму-то! За девками
Гонцы скакали тройками
По нашим деревням.
В лицо позабывали мы
Друг дружку, в землю глядючи,
Мы потеряли речь.
В молчанку напивалися,
В молчанку целовалися,
В молчанку драка шла.

ПРО ХОЛОПА ПРИМЕРНОГО - ЯКОВА ВЕРНОГО

Был господин невысокого рода,
Он деревушку на взятки купил,
Жил в ней безвыездно тридцать три года,
Вольничал, бражничал, горькую пил.

Жадный, скупой, не дружился с дворянами,
Только к сестрице езжал на чаек;
Даже с родными, не только с крестьянами,
Был господин Поливанов жесток;
Дочь повенчав, муженька благоверного
Высек - обоих прогнал нагишом,
В зубы холопа примерного, Якова верного,
Походя дул каблуком.
Люди холопского звания -
Сущие псы иногда:
Чем тяжелей наказания,
Тем им милей господа.
Яков таким объявился из младости,
Только и было у Якова радости:
Барина холить, беречь, ублажать,
Да племяша-малолетка качать,
Так они оба до старости дожили,
Стали у барина ножки хиреть,
Ездил лечиться, да ноги не ожили...
Полно кутить, баловаться и петь!

Очи-то ясные,
Щеки-то красные,
Пухлые руки, как сахар, белы,
Да на ногах - кандалы!
Смирно помещик лежит под халатом,
Горькую долю клянет,
Яков при барине: другом и братом
Верного Якова барин зовет.

Вырос племянничек Якова, Гриша,
Барину в ноги:
«Жениться хочу!» -
Кто же невеста? -
«Невеста - Ариша».
Барин ответствует:
«В гроб вколочу!»

Думал он сам, на Аришу-то глядя:
«Только бы ноги Господь воротил!»
Как ни просил за племянника дядя,
Барин соперника в рекруты сбыл.
Крепко обидел холопа примерного,
Якова верного,
Барин, - холоп задурил!
Мертвую запил... Неловко без Якова,
Кто ни послужит - дурак, негодяй!
Злость-то давно накипела у всякого,
Благо есть случай: груби, вымещай!
Барин то просит, то песски ругается,
Так две недели прошли.
Вдруг его верный холоп возвращается...

Первое дело - поклон до земли.
Жаль ему, видишь ты, стало безногого:
Кто-де сумеет его соблюсти?

«Не поминай только дела жестокого;
Буду свой крест до могилы нести!»
Снова помещик лежит под халатом,
Снова у ног его Яков сидит,
Снова помещик зовет его братом.
«Что ты нахмурился, Яша?» -
Мутит! - Много грибов нанизали на нитки,
В карты сыграли, чайку напились,
Ссыпали вишни, малину в напитки
И поразвлечься к сестре собрались.

Курит помещик, лежит беззаботно,
Ясному солнышку, зелени рад,
Яков угрюм, говорит неохотно,
Вожжи у Якова дрожмя дрожат,
Крестится. «Чур меня, сила нечистая! -
Шепчет: - Рассыпься!» (мутит его враг).
Едут... Направо чащоба лесистая,
Имя ей исстари: Чертов овраг;
Яков свернул и поехал оврагом,
Барин опешил: «Куда ж ты, куда?»
Яков ни слова.
Проехали шагом
Несколько верст; не дорога - беда!
Ямы, валежник; бегут по оврагу
Вешние воды, деревья шумят...
Стали лошадки - и дальше ни шагу.
Сосны стеной перед ними торчат.

Яков, не глядя на барина бедного,
Начал коней отпрягать,
Верного Яшу, дрожащего, бледного,
Начал помещик тогда умолять.
Выслушал Яков посулы - и грубо,
Зло засмеялся: «Нашел душегуба!
Стану я руки убийством марать,
Нет, не тебе умирать!»
Яков на сосну высокую прянул,
Вожжи в вершине ее укрепил,
Перекрестился, на солнышко глянул,
Голову в петлю - и ноги спустил!..

Экие страсти Господни!
Висит Яков над барином, мерно качается.
Мечется барин, рыдает, кричит,
Эхо одно откликается!

Вытянул голову, голос напряг
Барин - напрасные крики!
В саван окутался Чертов овраг,
Ночью там росы велики,
Зги не видать! только совы снуют,
Оземь ширяясь крылами,
Слышно, как лошади листья жуют,
Тихо звеня бубенцами.
Словно чугунка подходит - горят
Чьи-то два круглые, яркие ока,
Птицы какие-то с шумом летят,
Слышно, посели они недалеко.
Ворон над Яковом каркнул один.
Чу! их слетелось до сотни!
Ухнул, грозит костылем господин.
Экие страсти Господни.

Барин в овраге всю ночь пролежал,
Стонами птиц и волков отгоняя,
Утром охотник его увидал.
Барин вернулся домой, причитая:
«Грешен я, грешен! Казните меня!» -
Будешь ты, барин, холопа примерного,
Якова верного,
Помнить до Судного дня!

(Мужики заспорили о том, «кто всех грешней».)

Один сказал: «кабатчики»,
Другой сказал: «помещики»,
А третий- «мужики».
То был Игнатий Прохоров...
Степенный и зажиточный
Мужик...

(Вахлаки разозлились.
Спор переходит в драку.
Ионушка, «смиренный богомол»,
берется помирить спорщиков.)

II.
Странники и богомольцы

(Нищие, попрошайки, паломники - не редкость на Руси.
Некоторые нечисты на руку, мошенники, ловкачи.)

Но видит в тех же странниках
И лицевую сторону Народ.
Вовек не позабудется
Народом Евфросиньюшка,
Посадская вдова:
Как Божия посланница,
Старушка появляется
В холерные года;
Хоронит, лечит, возится
С больными.
Чуть не молятся
Крестьянки на нее...

(Крестьяне гостеприимно встречают странников, с удовольствием слушают их рассказы. - Сост.)

Кто видывал, как слушает
Своих захожих странников
Крестьянская семья,
Поймет, что ни работою,
Ни вечною заботою,
Ни игом рабства долгого,
Ни кабаком самим
Еще народу русскому
Пределы не поставлены:
Пред ним широкий путь.

(Когда Вахлаки навещал странник Ионушка, крестьяне даже спорили о том, кому принять его.
Вот его рассказ.)

О ДВУХ ВЕЛИКИХ ГРЕШНИКАХ

Господу Богу помолимся,
Древнюю быль возвестим,
Мне в Соловках ее сказывал
Инок, отец Питирим.

Было двенадцать разбойников,
Был Кудеяр - атаман,
Много разбойники пролили
Крови честных христиан,

Много богатства награбили,
Жили в дремучем лесу...
Вдруг у разбойника лютого
Совесть Господь пробудил.

Совесть злодея осилила,
Шайку свою распустил,
Роздал на церкви имущество,
Нож под ракитой зарыл.

И прегрешенья отмаливать
К гробу Господню идет,
Странствует,-молится, кается,
Легче ему не стает.

Старцем, в одежде монашеской,
Грешник вернулся домой,
Жил под навесом старейшего
Дуба, в трущобе лесной.

Денно и нощно Всевышнего
Молит: грехи отпусти!
Тело предай истязанию,
Дай только душу спасти!

Сжалился Бог и к спасению
Схимнику путь указал:
Старцу в молитвенном бдении
Некий угодник предстал,

Рек: «Не без Божьего промысла
Выбрал ты дуб вековой,
Тем же ножом, что разбойничал,
Срежь его, той же рукой!

Будет работа великая,
Будет награда за труд,
Только что рухнется дерево,
Цепи греха упадут».

Смерил отшельник страшилище.
Дуб - три обхвата кругом!
Стал на работу с молитвою,
Режет булатным ножом,

Режет упругое дерево,
Господу славу поет.
Годы идут - подвигается
Медленно дело вперед.

Что с великаном поделает
Хилый, больной человек?
Нужны тут силы железные,
Нужен не старческий век!

В сердце сомнение крадется,
Режет и слышит слова:
«Эй, старина, что ты делаешь?»
Перекрестился сперва,

Глянул - и пана Глуховского
Видит на борзом коне,
Пана богатого, знатного,
Первого в той стороне.

Много жестокого, страшного
Старец о пане слыхал,
И в поучение грешнику
Тайну свою рассказал.

Пан усмехнулся:
«Спасения Я уж не чаю давно,
В мире я чту только женщину,
Золото, честь и вино.

Жить надо, старче, по-моему:
Сколько холопов гублю,
Мучу, пытаю и вешаю,
А поглядел бы, как сплю!»

Чудо с отшельником сталося:
Бешеный гнев ощутил,
Бросился к пану Глуховскому,
Нож ему в сердце вонзил!

Только что пан окровавленный
Пал головой на седло,
Рухнуло древо громадное,
Эхо весь лес потрясло.

Рухнуло древо, скатилося
С инока бремя грехов!..
Господу Богу помолимся:
Милуй нас, темных рабов!

III.
И старое и новое

КРЕСТЬЯНСКИЙ ГРЕХ

Аммирал-вдовец по морям ходил,
По морям ходил, корабли водил,
Под Ачаковым бился с туркою,
Наносил ему поражение,
И дала ему государыня
Восемь тысяч душ в награждение.
В той ли вотчине припеваючи
Доживает век аммирал-вдовец,
И вручает он, умираючи,
Глебу-старосте золотой ларец.
«Гой ты, староста! Береги ларец!
Воля в нем моя сохраняется:
Из цепей-крепей на свободушку
Восемь тысяч душ отпускается!»

Адмирал-вдовец на столе лежит,
Дальний родственник хоронить катит.
Схоронил; забыл! Кличет старосту
И заводит с ним речь окольную;
Все повыведал, насулил ему
Горы золота, выдал вольную...

Глеб - он жаден был - соблазняется:
Завещание сожигается!

На десятки лет, до недавних дней
Восемь тысяч душ закрепил злодей,
С родом, с племенем; что народу-то!
Что народу-то! с камнем в воду-то!

Все прощает Бог, а Иудин грех Не прощается.

Ой, мужик! мужик! ты грешнее всех,
И за то тебе вечно маяться!

Толпа вскочила на ноги,
Пронесся вздох, послышалось:
«Так вот он, грех крестьянина!» -
И впрямь: страшенный грех!»
И впрямь: нам вечно маяться...

Площадка перед Волгою,
Луною освещенная,
Переменилась вдруг.
Пропали люди гордые,
С уверенной походкою,
Остались вахлаки,
Досыта не едавшие,
Несолоно хлебавшие,
Которых вместо барина
Драть будет волостной...

Опять упали бедные
На дно бездонной пропасти,
Притихли, приубожились,
Легли на животы;
Лежали, думу думали
И вдруг запели...

ГОЛОДНАЯ

Стоит мужик - Колышется,
Идет мужик - Не дышится!

С коры его
Распучило,
Тоска-беда
Измучила.

Темней лица
Стеклянного
Не видано
У пьяного.

Идет - пыхтит,
Идет - и спит,
Прибрел туда,
Где рожь шумит.

Как идол стал
На полосу,
Стоит, поет
Без голосу:

«Дозрей, дозрей,
Рожь-матушка!
Я пахарь твой,
Панкратушка!

Ковригу съем
Гора горой,
Ватрушку съем
Со стол большой!
Все съем один,
Управлюсь сам.
Хоть мать, хоть сын
Проси - не дам!»

Воз с сеном приближается,
Высоко на возу
Сидит солдат Овсянников...
Солдат был хрупок на ноги,
Высок и тощ до крайности;
На нем сюртук с медалями
Висел, как на шесте.
Солдат ударил в ложечки,
Ударил - и запел:

СОЛДАТСКАЯ

Тошен свет,
Правды нет,
Жизнь тошна,
Боль сильна.

Пули немецкие,
Пули турецкие,
Пули французские,
Палочки русские!

Тошен свет,
Хлеба нет,
Крова нет,
Смерти нет.

Ну-тка, с редута-то с первого номеру,
Ну-тка, с Георгием - по миру, по миру!
У богатого,
У богатины

Чуть не подняли
На рогатину.
Весь в гвоздях забор
Ощетинился,
А хозяин вор
Оскотинился.
Нет у бедного
Гроша медного:
«Не взыщи, солдат!» -
И не надо, брат! -

Тошен свет,
Хлеба нет,
Крова нет,
Смерти нет.
Только трех Матрен
Да Луку с Петром
Помяну добром.
У Луки с Петром
Табачку нюхнем,
А у трех Матрен
Провиант найдем.
У первой Матрены
Груздочки ядрены,
Матрена вторая
Несет каравая,

У третьей водицы попью из ковша:
Вода ключевая, а мера - душа!

Тошен свет,
Правды нет,
Жизнь тошна,
Боль сильна.

IV.
Доброе время - добрые песни

Пир только к утру кончился,
Великий пир!..
Расходится
Народ. Уснув, осталися
Под ивой наши странники,
И тут же спал Ионушка,
Смиренный богомол.
Качаясь, Савва с Гришею
Вели домой родителя
И пели; в чистом воздухе
Над Волгой, как набатные,
Согласные и сильные
Гремели голоса:

Доля народа,
Счастье его,
Свет и свобода
Прежде всего!

Мы же немного
Просим у Бога:
Честное дело
Делать умело
Силы нам дай!

Жизнь трудовая,
Другу прямая
К сердцу дорога,
Прочь от порога,
Трус и лентяй!
То ли не рай?

Доля народа,
Счастье его,
Свет и свобода
Прежде всего!

Спать уложив родителя,
Взялся за книгу Саввушка,
А Грише не сиделося,
Ушел в поля, в луга.

У Гриши - кость широкая,
Но сильно исхудалое
Лицо - их недокармливал
Хапуга-эконом.

Григорий в семинарии
В час ночи просыпается
И уж потом до солнышка
Не спит - ждет жадно ситника,
Который выдавался им
Со сбитнем по утрам.
Как ни бедна вахлачина,
Они в ней отъедалися,
Спасибо Власу-крестному
И прочим мужикам!

(Семья дьячка жила впроголодь.
Его покойная жена Домнушка «всю жизнь о соли думала» -
хлеба можно было попросить у добрых людей, а за соль нужно дать
«деньги чистые» - где их взять?
Гришине сердце сжалось, когда крестьянки вспомнили и спели любимую песню его матери.)

СОЛЕНАЯ

Никто как Бог!
Не ест, не пьет
Меньшой сынок,
Гляди - умрет!

Дала кусок,
Дала другой -
Не ест, кричит:
«Посыпь сольцой!»

А соли нет,
Хоть бы щепоть!
«Посыпь мукой», -
Шепнул Господь.

Раз-два куснул,
Скривил роток.
«Соли еще!» -
Кричит сынок.

Опять мукой...
А на кусок
Слеза рекой!
Поел сынок!

Хвалилась мать -
Сынка спасла...
Знать, солона
Слеза была!..

Запомнил Гриша песенку
И голосом молитвенным
Тихонько в семинарии,
Где было темно, холодно,
Угрюмо, строго, голодно,
Певал - тужил о матушке
И обо всей вахлачине,
Кормилице своей.
И скоро в сердце мальчика
С любовью к бедной матери
Любовь ко всей вахлачине
Слилась - и лет пятнадцати
Григорий твердо знал уже,
Что будет жить для счастия
Убогого и темного
Родного уголка...

Над Русью оживающей
Иная песня слышится:
То ангел милосердия,
Незримо пролетающий
Над нею, - души сильные
Зовет на честный путь.

Средь мира дольного
Для сердца вольного
Есть два пути.

Взвесь силу гордую,
Взвесь волю твердую, -
Каким идти?

Одна просторная
Дорога - торная.

Страстей раба,
По ней громадная,
К соблазну жадная
Идет толпа.

О жизни искренней,
О цели выспренней
Там мысль смешна.

Кипит там вечная,
Бесчеловечная
Вражда-война
За блага бренные...
Там души пленные
Полны греха.

На вид блестящая,
Там жизнь мертвящая
К добру глуха.

Другая - тесная,
Дорога честная,
По ней идут
Лишь души сильные,
Любвеобильные,
На бой, на труд.

За обойденного,
За угнетенного,
Стань в их ряды.

Иди к униженным,
Иди к обиженным -
Там нужен ты.

И ангел милосердия
Недаром песнь призывную
Поет над русским юношей -
Немало Русь уж выслала
Сынов своих, отмеченных
Печатью дара Божьего,
На честные пути,
Немало их оплакала
(Пока звездой падучею
Проносятся они!).
Как ни темна вахлачина,
Как ни забита барщиной
И рабством - и она,
Благословясь, поставила
В Григорье Добросклонове
Такого посланца.
Ему судьба готовила
Путь славный, имя громкое
Народного заступника,
Чахотку и Сибирь.

Григорий шел задумчиво...
В нем сильно мысль работала
И в песне излилась:

«В минуту унынья, о родина-мать!
Я мыслью вперед улетаю.
Еще суждено тебе много страдать,
Но ты не погибнешь, я знаю.

Был гуще невежества мрак над тобой,
Удушливей сон непробудный,
Была ты глубоко несчастной страной,
Подавленной, рабски-бессудной.

Давно ли народ твой игрушкой служил
Позорным страстям господина?
Потомок татар, как коня, выводил
На рынок раба-славянина,

И русскую деву влекли на позор,
Свирепствовал бич без боязни,
И ужас народа при слове «набор»
Подобен был ужасу казни?

Довольно! Окончен с прошедшим расчет,
Окончен расчет с господином!
Сбирается с силами русский народ
И учится быть гражданином,

И ношу твою облегчила судьба,
Сопутница дней славянина!
Еще ты в семействе покуда - раба,
Но мать уже вольного сына!»

(Григорий спустился к реке.)

По сонной Волге медленно
Плоты с дровами тянутся,

Стоят под правым берегом
Три барки нагруженные:
Вчера бурлаки с песнями
Сюда их привели.
А вот и он - измученный
Бурлак! походкой праздничной
Идет, рубаха чистая,
В кармане медь звенит.
Григорий шел, поглядывал
На бурлака довольного,
А с губ слова срывалися
То шепотом, то громкие.
Григорий думал вслух...

С бурлака мысли Гришины Ко всей Руси загадочной,
К народу перешли.
И долго Гриша берегом
Бродил, волнуясь, думая,
Покуда песней новою
Не утолил натруженной,
Горящей головы.

РУСЬ

Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и могучая,
Ты и бессильная,
Матушка-Русь!
В рабстве спасенное
Сердце свободное -
Золото, золото
Сердце народное!
Сила народная,
Сила могучая -
Совесть спокойная,
Правда живучая!
Сила с неправдою
Не уживается,
Жертва неправдою
Не вызывается -
Русь не шелохнется,.
Русь - как убитая!
А загорелась в ней
Искра сокрытая -
Встали - небужены,
Вышли - непрошены,
Жита по зернышку
Горы наношены!
Рать подымается -
Неисчислимая,

Сила в ней скажется
Несокрушимая!
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и забитая,
Ты и всесильная,
Матушка-Русь!..

«Удалась мне песенка! - молвил Гриша, прыгая:

Горячо сказалася правда в ней великая!
Завтра же спою ее вахлачкам - не все же им
Песни петь унылые...
Помогай, о Боже, им!

Как с игры да с беганья щеки разгораются,
Так с хорошей песенки духом поднимаются
Бедные, забитые...»
Прочитав торжественно
Брату песню новую (брат сказал:
«божественно!»),

Гриша спать попробовал.
Спалося, не спалося,
Краше прежней песенка в полусне слагалася;
Быть бы нашим странникам под родною крышею,

Если б знать могли они, что творилось с Гришею.
Слышал он в груди своей силы необъятные,
Услаждали слух его звуки благодатные,
Звуки лучезарные гимна благородного -
Пел он воплощение счастия народного!..

История создания поэмы «Кому на Руси жить хорошо»

Многие годы жизни Некрасов отдал работе над поэмой, которую называл своим «любимым детищем». «Я задумал, - говорил Некрасов, - изложить в связном рассказе все, что я знаю о народе, все, что мне привелось услыхать из уст его, и я затеял « Кому на Руси жить хорошо ». Это будет эпопея современной крестьянской жизни».

Материал для поэмы писатель копил, по его признанию, «по словечку в течение двадцати лет». Смерть прервала этот гигантский труд. Поэма так и осталась незавершенной. Незадолго до кончины поэт сказал: «Одно, о чем сожалею глубоко, это - что не кончил свою поэму «Кому на Руси жить хорошо».

Некрасов начал работу над поэмой в первой половине 60-х годов XIX века. Рукопись первой части поэмы помечена Некрасовым 1865 годом. В этот год первая часть поэмы была уже написана, начата же, очевидно, несколькими годами раньше. Упоминание в первой части о ссыльных поляках (глава «Помещик») позволяет считать 1863 год датой, ранее которой эта глава не могла быть написана, так как подавление восстания в Польше относится к 1863-1864 годам.

Однако первые наброски к поэме могли появиться и раньше. Указание на это содержится, например, в воспоминаниях Г. Потанина, который, описывая свое посещение квартиры Некрасова осенью 1860 года, передает следующие слова поэта: «Я... вчера долго писал, да немного не дописал- сейчас кончу...» Это были наброски прекрасной его поэмы «Кому на Руси жить хорошо». Она долго после того не выходила в печати».

Таким образом, можно предположить, что некоторые образы и эпизоды будущей поэмы, материал для которой собирался в течение многих лет, возникли в творческом воображении поэта и частично были воплощены в стихи ранее 1865 года, которым датирована рукопись первой части поэмы.

К продолжению работы Некрасов приступил лишь в 70-х годах, после семилетнего перерыва. Вторая, третья и четвертая части поэмы следуют одна за другой с небольшими интервалами: «Последыш» был создан в 1872 году, «Крестьянка» - в июле-августе 1873-го, «Пир - на весь мир» - осенью 1876 года.

Публикацию поэмы Некрасов начал вскоре по окончании работы над первой частью. Уже в январской книжке «Современника» за 1866 год появился пролог поэмы. Печатание первой части растянулось на четыре года. Опасаясь поколебать и без того шаткое положение «Современника», Некрасов воздержался от опубликования последующих глав первой части поэмы.

Некрасов боялся цензурных гонений, которые начались тотчас после выхода первой главы поэмы («Поп»), напечатанной в 1868 году в первом номере нового некрасовского журнала «Отечественные записки». Цензор А. Лебедев дал такую характеристику этой главе: «В означенной поэме, подобно прочим своим произведениям, Некрасов остался верен своему направлению; в ней он старается представить мрачную и грустную сторону русского человека с его горем и материальными недостатками... в ней встречаются... резкие по своему неприличию места». Цензурный комитет хотя и разрешил к печати книжку «Отечественных записок», но о поэме «Кому на Руси жить хорошо» все же послал в высшую цензурную инстанцию неодобрительное мнение.

Последующие главы первой части поэмы были опубликованы в февральских номерах «Отечественных записок» за 1869 год («Сельская ярмонка» и «Пьяная ночь») и 1870 год («Счастливые» и «Помещик»). Целиком первая часть поэмы появилась в печати только через восемь лет после ее написания.

Публикация «Последыша» («Отечественные записки», 1873, № 2) вызвала новые, еще большие придирки цензуры, которая считала, что эта часть поэмы «отличается... крайним безобразием содержания... носит характер пасквиля на все дворянское сословие».

Очередная часть поэмы, «Крестьянка», созданная Некрасовым летом 1873 года, была напечатана зимой 1874-го в январской книжке «Отечественных записок».

Отдельного издания поэмы Некрасов при жизни так и не увидел.

В последний год жизни Некрасов, вернувшись тяжело больным из Крыма, где им была в основном завершена четвертая часть поэмы - «Пир - на весь мир», с удивительной энергией и настойчивостью вступил в единоборство с цензурой, надеясь напечатать «Пир...». Эта часть поэмы подверглась со стороны цензуры особенно яростным нападкам. Цензор писал, что находит «все стихотворение «Пир - на весь мир» крайне вредным по своему содержанию, так как оно может возбудить неприязненные чувства между двумя сословиями, и что оно особенно оскорбительно дворянству, столь недавно пользовавшемуся помещичьими правами...».

Однако Некрасов не прекращал борьбы с цензурой. Прикованный болезнью к постели, он упорно продолжал добиваться опубликования «Пира...». Он переделывает текст, сокращает, вычеркивает. «Вот оно, наше ремесло литератора, - жаловался Некрасов. - Когда я начал свою литературную деятельность и написал первую свою вещь, то тотчас же встретился с ножницами; прошло с тех пор 37 лет, и вот я, умирая, пишу свое последнее произведение, и опять-таки сталкиваюсь с теми же ножницами!»
«Испакостив» текст четвертой части поэмы (так называл поэт переделку произведения в угоду цензуре), Некрасов рассчитывал на разрешение. Однако «Пир - на весь мир» оказался вновь под запретом. «К сожалению, - вспоминал Салтыков-Щедрин, - и хлопотать почти бесполезно: все так исполнено ненависти и угрозы, что трудно даже издали подступиться». Но и после этого Некрасов все же не сложил оружие и решил «подступиться», в качестве крайней меры, к начальнику Главного управления по делам цензуры В. Григорьеву, который еще весной 1876 года обещал ему «свое личное заступничество» и, по слухам, дошедшим через Ф. Достоевского, якобы считал «Пир - на весь мир» «совершенно возможным к напечатанию».

Некрасов предполагал миновать вовсе цензуру, заручившись разрешением самого царя. Для этого поэт хотел использовать свое знакомство с министром двора графом Адлербергом, а также прибегнуть к посредничеству С. Боткина, бывшего в то время придворным врачом (Боткину, лечившему Некрасова, был посвящен «Пир - на весь мир»). Очевидно, именно на этот случай и были вставлены Некрасовым в текст поэмы «со скрежетом зубовным» посвященные царю известные строки «Славься , народу давший свободу!». Мы не знаем, предпринял ли Некрасов реальные шаги в этом направлении или отказался от своего намерения, поняв бесполезность хлопот.

«Пир - на весь мир» оставался под цензурным запретом до 1881 года, когда он появился во второй книжке «Отечественных записок», правда, с большими сокращениями и искажениями: были опущены песни «Веселая», «Барщинная», «Солдатская», «Колода есть дубовая...» и другие. Большинство выброшенных цензурой отрывков из «Пира - на весь мир» впервые обнародовано лишь в 1908 году, а вся поэма целиком, в бесцензурной редакции, была опубликована в 1920 году К. И. Чуковским.

Поэма «Кому на Руси жить хорошо» в ее незавершенном виде состоит из четырех отдельных частей, расположенных в следующем, по времени их написания, порядке: часть первая, состоящая из пролога и пяти глав; «Последыш»; «Крестьянка», состоящая из пролога и восьми глав; « Пир - на весь мир ».

Из бумаг Некрасова видно, что по плану дальнейшего развития поэмы предполагалось создание по крайней мере еще трех глав или частей. В одной из них, предварительно названной Некрасовым «Смертушка», речь должна была идти о пребывании семерых крестьян на реке Шексне, куда они попадают в разгар повального падежа скота от сибирской язвы, об их встрече с чиновником. Приводя несколько стихов из будущей главы, Некрасов пишет: «Это песня из новой главы «Кому на Руси жить хорошо». Материалы к этой главе поэт начал собирать еще летом 1873 года. Однако она осталась ненаписанной. Сохранилось лишь несколько прозаических и стихотворных черновых отрывков.

Известно также о намерении поэта рассказать о прибытии крестьян в Петербург, где они должны были искать доступа к министру, и описать их встречу с царем на медвежьей охоте.

В последнем прижизненном издании «Стихотворений» Н. А. Некрасова (1873-1874) «Кому на Руси жить хорошо» напечатана в следующем виде: «Пролог; Часть первая» (1865); «Последыш» (Из второй части «Кому на Руси жить хорошо») (1872); «Крестьянка» (Из третьей части «Кому на Руси жить хорошо») (1873). Соответствует ли авторской воле порядок расположения частей «Кому на Руси жить хорошо» в издании 1873-1874 годов? Несомненно, соответствует! Но была ли это последняя воля Некрасова? Нет! Ведь работа над эпопеей продолжалась, и порядок расположения частей Некрасов мог изменить, подобно тому как это сделал Лермонтов в окончательном варианте романа «Герой нашего времени», не посчитавшись с последовательностью создания и публикации вошедших в него частей.

Болезнь, затруднявшая работу над поэмой, в том числе и над частью «Кто на Руси всех грешней. Кто всех святей. Легенды о крепостном праве», угрожающе развивалась. Некрасов с тревогой осознавал, что оставит свое «любимое детище» незавершенным, «а это такая вещь, которая только в целом может иметь свое значение». Болезнь побуждала поэта искать такой финал последней, как он понимал, части, который мог бы вызвать впечатление «завершенности» незавершенного. Требовалось нечто почти неосуществимое. Такая возможность таилась в характере народного заступника, в ускорении встречи с ним искателей счастливого. Поэт осуществил эту возможность. Он развил образ Гриши Добросклонова как итоговый в ряду образов « героев деятельного добра» - Белинского, Шевченко, Добролюбова, Чернышевского.

В связи с этим Некрасов снял первоначальное название, ограничивавшее содержание спором о том, кто на Руси всех грешней, кто всех святей, и написал: «Поминки по крепям», а затем, зачеркнув написанное, дал новое, окончательное название - «Пир- на весь мир». Для такого всеобщего пира «поминок по крепям» было маловато, оно намекало на конец, который всему делу венец.

Изменив название в соответствии с расширенным содержанием, поэт уточнил положение «Пира...» в композиции целого. Видимо, Некрасов хотел вызвать у читателя впечатление завершенности «любимого детища», дав ответ на вопрос сюжетного действия:

Быть бы нашим странникам под родною крышею,
Если б знать могли они, что творилось о Гришею.

Но то, что не знали и еще не могли знать странники, знают читатели. Мыслью «вперед залетая», Гриша видел «воплощение счастия народного». Это удесятеряло его творческие силы, давало ему ощущение счастья, а читателям - ответ на вопросы, кто счастлив на Руси, в чем его счастье.

Жанр поэмы

Сам Некрасов называл «Кому на Руси жить хорошо» поэмой, однако ни на одну из поэм, известных в русской литературе до Некрасова, его произведение в жанровом отношении не похоже. Содержание «Кому на Руси жить хорошо» требовало для своей реализации какой-то новой жанровой формы, и Некрасов создал ее.

Своеобразие поэмы заключается в том, что это произведение реалистическое - по художественному методу, народное - по своему значению и тематике, эпическое - по широте изображения действительности и героическому пафосу.

В жанровом отношении поэма представляет собой народную эпопею, которая по замыслу поэта должна была в завершенном виде включить в себя жанровые особенности всех трех видов некрасовских поэм: «крестьянской», изображающей жизнь народа; сатирической, показывающей народных врагов; героико-революционной, раскрывающей образ борца за народное счастье. В эпическом повествовании поэмы эти три линии должны были слиться, но в незавершенном виде «Кому на Руси жить хорошо» подводит итог творчеству поэта почти исключительно в части изображения народной жизни.

Поэма «Кому на Руси жить хорошо» народна не только своим идейным звучанием. Народная точка зрения на действительность выражена здесь и в самой разработке темы, в том, что вся Русь, все события показаны через восприятие странствующих мужиков, представлены читателю как бы в их видении. Использованная в произведении форма путешествия, встреч, расспросов, рассказов, описаний была очень удобной для того, чтобы дать всестороннее изображение жизни.

Композиция поэмы

Композиционный рисунок частей поэмы чрезвычайно разнообразен; все они построены по-своему, одна часть не похожа на другую. Наиболее широко представленная в поэме форма развертывания сюжета - это рассказ встречаемого странниками «счастливца», отвечающего на их вопрос. Так построены главы «Поп», «Счастливые», «Помещик», вся третья часть «Крестьянка». При этом каждая из этих глав или частей имеет свою особенность. Рассказы попа и помещика сравнительно невелики по объему, построены в форме прямого ответа спрашиваемого на вопрос мужиков. Эти рассказы представляют собой монологи предполагаемого «счастливца», изредка прерываемые короткими репликами крестьян.

Рассказ Матрены («Крестьянка») отличается значительно большей сложностью: это имеющая самостоятельное значение повесть о судьбе крестьянской женщины, занимающая восемь глав произведения, изобилующая многими отклонениями от основного повествовательного стержня, содержащая внутри себя рассказы других действующих лиц (например, рассказ Савелия).

Глава «Счастливые», напротив, состоит из десяти очень небольших, нередко в несколько фраз, рассказов, которые сообщаются различными персонажами, появляющимися друг за другом. Лишь история, рассказанная крестьянином Федосеем о Гирине, сравнительно велика по объему.

Другая композиционная форма развития сюжета, к которой также охотно прибегает Некрасов, состоит в показе того, что проходит перед глазами семерых странников во время их путешествия, когда они выступают не в роли допытывающихся ответа у встречных, а занимают «созерцательную» позицию, держатся как бы в стороне, являются наблюдателями. Перед ними сменяется сцена за сценой, они слушают разные истории, песни, до них доносятся обрывки разговоров, реплики, возгласы. В такой форме написаны «Сельская ярмонка», «Пьяная ночь», «Последыш» , большая часть «Пира - на весь мир».

Третий вид сюжетного повествования - это рассказ от имени автора. Крестьяне-странники не появляются на сцене ни в качестве доискивающихся, ни в качестве наблюдателей, они вообще здесь не фигурируют. В такой форме идет повествование о Григории Добросклонове.

«Кому на Руси жить хорошо» - поэма лиро-эпическая. В эпическое повествование широкими пластами входят элементы лирики. Голос автора с наибольшей отчетливостью звучит в финале части «Пир - на весь мир», в которой особенно ярко сказалась устремленность поэта к грядущим «добрым временам».

Таковы три основные композиционные формы развертывания сюжета поэмы.

Композиция поэмы - свободная, емкая, придающая произведению характер широкого поэтического обозрения, - отвечает авторскому замыслу дать развернутый показ самых различных сторон современной действительности: кажущаяся рыхлость композиции, произвольность в расположении отдельных эпизодов художественно оправданы. Отдельные сцены и куски, внешне не связанные между собой, выступают в поэме в своем единстве и спаянности.

Располагая эпизоды внутри отдельных глав, Некрасов сознательно помещает в конце глав наиболее яркие в социальном отношении эпизоды. В других случаях композиционная роль соседних эпизодов, изображающих различные стороны жизни, состоит в том, что автор противопоставляет их, подчеркивает их социальную контрастность, внутренне присущую им конфликтность.

Анализ текста

Часть первая. Пролог

«Пролог» - термин, обозначающий вступление к произведению, ту его часть, которая знакомит читателя или с общим замыслом художника, или с фактами, предшествующими событиям, описанным в произведении. «Пролог» к поэме «Кому на Руси жить хорошо» в основном соответствует традиционному представлению о введении к литературному произведению. Но он включает в себя не только экспозиционные элементы, но и уже начавшееся действие - спор и странствие.

Именно в «Прологе» появился рефрен - «кому живется весело, вольготно на Руси», который пройдет через всю поэму.

В каком году - рассчитывай,
В какой земле - угадывай,
На столбовой дороженьке
Сошлись семь мужиков...

С самого начала мы ощущаем особый, почти былинный тон повествования. И первые же слова звучат почти как знаменитое сказочное вступление «В некотором царстве, в некотором государстве» . Нет необходимости «угадывать», о какой именно земле идет речь, - ясно, что рассказ пойдет о Руси. Такой зачин означает, что поэт стремится охватить страну не только в ее настоящем, но и в прошлом - во всем ее историческом значении и географической необъятности». А названия губернии, волостей, деревень, откуда сошлись мужики, - это опять же слова-символы:

Заплатова, Дырявила, Разутова,
Знобишина, Горелова, Неелова,
Неурожайка тож.

Употребление «говорящих» названий не случайно, они фиксируют внимание читателя на трудном, подчас бедственном положении крестьян. Известно, что часть вымышленных названий писатель создавал по образцу существующих. Сочетание вымышленного и реального начал свойственно всей поэме, постоянно идет «перебивка» этих двух планов.

В «Прологе» читатель встречается с крестьянами-правдоискателями. Индивидуальных характеристик каждого из семи мужиков либо вовсе нет, либо они очень лаконичны: медлительный Пахом, которому необходимо «потужиться», прежде чем вымолвить слово; «угрюмый» Пров, «охочие до водки» братья Губины... Однако здесь можно найти первую развернутую характеристику крестьянства в целом:

Мужик что бык: втемяшится
В башку какая блажь -
Колом ее оттудова
Не выбьешь: упираются,
Всяк на своем стоит!

Автор сообщает, что русский мужик упрям и упорен в достижении цели, причем не практической, а именно «блажи», мечты, фантазии, поиске истины и красоты. При этом говорится, что спорщики были заняты обычными своими делами: один из них шел в кузницу, другой «соты медовые нес на базар», третьи «ловили коня упрямого» и т. д. Но все привычные будничные занятия оставлены - так сильна охватившая крестьян общая забота найти, «кому живется весело, вольготно на Руси».

Этой авторской характеристикой крестьянства и спорщиков, кстати, неоднократно повторяющейся и в следующих главах поэмы, читатель психологически подготавливается к восприятию многочисленных картин жизни и судеб людей, которые составят своеобразные «за» и «против» в развернувшемся споре.

Уже в «Прологе» возникает впервые образ автора-повествователя. Он обращается к читателю напрямую, создавая впечатление непринужденного разговора, интимную атмосферу и лирическую канву поэмы.

Ой, тени! Тени черные!
Кого вы не нагоните,
Кого не перегоните?
Вас только, тени черные,
Нельзя поймать-обнять!

Реальные мужики, сложившиеся на водку, начинают пьяную драку. А разрастается она в грандиозное побоище, потрясающее целый лес, взывающее к силам самой природы:

Весь лес переполошился,
С летающими птицами,
Зверями быстроногими
И гадами ползучими.
И стон, и рев, и гул!

Эта впечатляющая картина включает в себя и мягкий юмор, и гиперболу, и просторечные обороты речи («забрало пуще прежнего», «ругательски ругаются», «вцепятся друг другу в волоса»). Этот фрагмент, как и все обстоятельное повествование «Пролога», позволяет судить об авторской позиции (выбор героев и темы спора, характеристика предшествовавших спору крестьянских забот и дел) и о некоторых средствах ее выражения, которым Некрасов отдал предпочтение:

Проснулось эхо гулкое,
Пошло гулять-погуливать,
Пошло кричать-покрикивать,
Как будто подзадоривать
Упрямых мужиков.
Царю! - направо слышится,
Налево отзывается:
Попу! попу! попу!

Описание «разгула» эха интересно не только положенной в его основу гиперболой-олицетворением, но и близостью повествователя к миру природы. Описывая разбуженный лес, Некрасов использовал слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами («зайка», «галчата», «пеночка», «птенчик», «гнездышко»), метафоры («плачет пеночка», «кукушка старая... надумала», филины «любуются побоищем»), своеобразно построенное сравнение («А их глазищи желтые // Горят, как воску ярого // Четырнадцать свечей»). Не пренебрег он, о чем им самим было сделано примечание, и любопытной народной приметой: «Кукушка перестает куковать, когда заколосится хлеб» («подавившись колосом», говорит народ) - с нею связаны стихи:

Кукуй, кукуй, кукушечка!
Заколосится хлеб,
Подавишься ты колосом -
Не будешь куковать!

Далее в «Прологе» возникает в чистом виде сказочный сюжет. Начинается он, впрочем, вполне обыденно - Пахом подбирает «птенчика крохотного» и обращается к нему:

А все ж ты, пташка малая,
Сильнее мужика!
Окрепнут скоро крылышки.
Тю-тю! Куда ни вздумаешь,
Туда и полетишь.

Этот разговор не кажется неожиданным, поскольку раньше в авторское повествование щедро включалось олицетворение. На олицетворении строилась загадка об эхе: «Без тела - а живет оно, без языка- кричит». Сова уподоблялась «замоскворецкой княгине», «лисица хитрая» наделялась «любопытством бабьим».

Разговор Пахома с птенцом готовит к восприятию целого ряда чудес: появляется говорящая птица, которая в качестве выкупа за птенца обещает мужикам волшебную скатерть-самобранку. Так Некрасов включил в «Пролог» сразу три сказочных мотива: говорящей птицы, выкупа и скатерти-самобранки, - широко распространенные в русских народных сказках. С ними связаны и другие: спрятанная в тайном месте «волшебная коробка», где хранилась скатерть-самобранка, условная формула: «Эй, скатерть самобраная, попотчуй мужиков!» - традиционные для сказок взаимоотношения между мужиками и птицей («По вашему хотению, // По моему велению, // Все явится тотчас»); фантастические «две дюжие руки», которые ставят ведро водки, кладут хлеб и исчезают. Традиционный мотив волшебной сказки у Некрасова важен для уяснения социального и нравственного смысла крестьянской жизни.

Мужикам, исконным труженикам, получившим скатерть-самобранку, даже мысль не приходит о даровом богатстве, и выговаривают они у волшебной птахи лишь свой мужицкий, скромный «прожиточный минимум»: хлеб, квас, огурчики. И лишь для того, чтобы доведаться до смысла жизни, до сути человеческого счастья. Ведь заспорившие и, заговорившись, отошедшие «верст тридцать» от места встречи (а от своих деревень - еще дальше) мужики хотели лишь «до солнца отдохнуть» в лесу, а затем вернуться к трудам и заботам домашним. Скатерть самобраная - оправдание и объяснение их странствий, не отвлекаемых житейскими заботами о хлебе насущном. У них появилась возможность отправиться на поиски счастливого, а интерес и желание, причем недюжинные, были с самого начала - об этом недвусмысленно заявлено уже в самом начале «Пролога».

Так, открывающие «Пролог» семь мужиков уже к концу его становятся семью странниками-правдоискателями. Некрасов подметил в этой готовности вот так сняться с места и уйти на поиски самую суть внутренне свободного духа русской жизни. Ведь странники обычно не просто странствующие, но и странные (необычные) люди. Однако двинувшиеся в путь некрасовские странники - не традиционные странники-богомольцы (такие в поэме тоже появятся), но обычные крестьяне, вцепившиеся в чудной вопрос: кому на Руси жить хорошо?

С прологом из поэмы, в сущности, уйдет сказка. Мы входим в мир реальной жизни. Но именно пролог ввел нас в этот мир больших измерений - времени и пространства, человеческих судеб и народной судьбы - эпос.

Литературная критика о поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»

Ф. М. Достоевский

В любви к народу он находил нечто незыблемое, какой-то незыблемый и святой исход всему, что его мучило. А если так, то, стало быть, и не находил ничего святее, незыблемее, истиннее, перед чем преклониться. Не мог же он полагать все самооправдание лишь в стишках о народе. А коли так, то, стало быть, и он преклонялся перед правдой народною. Если не нашел ничего в своей жизни более достойного любви, как народ, то, стало быть, признал и истину народную, и истину в народе, и что истина есть и сохраняется лишь в народе. Если не вполне сознательно, не в убеждениях признавал он это, то сердцем признавал, неудержимо, неотразимо. В этом порочном мужике, униженный и унизительный образ которого так его мучил, он находил, стало быть, и что-то истинное, и святое, что не мог не почитать, на что не мог не отзываться всем сердцем своим. В этом смысле я и поставил его, говоря выше об его литературном значении, тоже в разряд тех, которые признавали правду народную. Вечное же искание этой правды, вечная жажда, вечное стремление к ней свидетельствуют явно, повторяю это, о том, что его влекла к народу внутренняя потребность, потребность высшая всего, и что, стало быть, потребность эта не может не свидетельствовать и о внутренней, всегдашней, вечной тоске его, тоске не прекращавшейся, не утолявшейся никакими хитрыми доводами соблазна, никакими парадоксами, никакими практическими оправданиями. А если так, то он, стало быть, страдал всю свою жизнь... И какие же мы судьи его после того? Если и судьи, то не обвинители.

Некрасов есть русский исторический тип, один из крупных примеров того, до каких противоречий и до каких раздвоений, в области нравственной и в области убеждений, может доходить русский человек в наше печальное, переходное время. Но этот человек остался в нашем сердце. Порывы любви этого поэта так часто были искренни, чисты и простосердечны! Стремление же его к народу столь высоко, что ставит его как поэта на высшее место. Что же до человека, до гражданина, то опять-таки любовью к народу и страданием по нем он оправдал себя сам и многое искупил, если и действительно было что искупить...

(Из «Дневника писателя»)

С. А. Андреевский

...Он извлек из забвения заброшенный на Олимпе анапест и на долгие годы сделал этот тяжеловатый, но покладистый метр таким же ходячим, каким со времени Пушкина до Некрасова оставался только воздушный и певучий ямб. Этот облюбованный Некрасовым ритм, напоминающий вращательное движение шарманки, позволял держаться на границах поэзии и прозы, балагурить с толпою, говорить складно и вульгарно, вставлять веселую и злую шутку, высказывать горькие истины и незаметно, замедля такт, более торжественными словами, переходить в витийство. Этим размером, начиная со вступительной пьесы «Украшают тебя добродетели», написано большинство произведений Некрасова, и потому за ним осталось прозвание некрасовского размера. Таким способом Некрасов сохранил внимание к стихам в свое трудное время, и хотя бы уже за одно это ему должны сказать большое спасибо эстетики, потерпевшие от него столько кровных обид. Затем унылые дактили также пришлись по сердцу Некрасову: он их также приголубил и обратил в свою пользу. Он стал их сочетать в раздельные двустишия и написал такой своеобразной и красивой музыкой целую поэму «Саша». Некоторый пуризм, которого держались в отношении народной речи Кольцов и Никитин, был совершенно отброшен Некрасовым: он пустил ее всю целиком в поэзию. С этим, подчас весьма жестким материалом, он умел делать чудеса. В «Кому на Руси жить хорошо» певучесть этой совсем неочищенной народной речи иногда разливается у Некрасова с такой силой, что в стремительном потоке напева совершенно исчезают щепки и мусор. В рифмах вообще Некрасов был искусен и богат; но особенного богатства он достигал в простонародных мотивах.

(Из статьи «О Некрасове»)

В. Б. Бвгеньев-Максимов

<...> Нигде эта органическая связь поэзии Некрасова с фольклором не проявляется так явственно, как в поэме «Кому на Руси жить хорошо».

Начать с того, что самая основа поэмы несколько напоминает народные сказки, в которых происходит спор из-за того, что первенствует в мире: «правда или кривда», и для решения этого спора спорщики отправляются в путешествие и опрашивают встречных <...>

Использование фольклорных образов и мотивов присуще, в большей или меньшей степени, всем частям поэмы. В «Пролог», например, Некрасов вводит сказочные образы: образ говорящей птицы, образ скатерти-самобранки.

Однако устная поэзия народа особенно широко использована Некрасовым во второй части поэмы - в «Крестьянке». Здесь Некрасов ориентируется и на похоронные причитания, и на свадебные причитания невесты, и на лирические семейно-бытовые песни. При этом следует самым решительным образом подчеркнуть, что поэт использует фольклорный материал отнюдь не механически, а подчиняя его своему художественному методу <...>

Если приведенные примеры свидетельствуют о том, как искусно переработал Некрасов фольклорные образцы, то присутствие в тексте поэмы (вторая глава той же второй части) песни «Спится мне, младешенькой, дремлется», текст которой ничем почти не отличается от фольклорного подлинника, говорит о том, что в иных случаях Некрасов считал возможным вовсе не перерабатывать фольклорные тексты. Он мог пойти на это только потому, что в такой мере овладел ладом и складом народно-песенного творчества, что и его собственный текст, и заимствованный из фольклора, но переработанный им текст, и, наконец, взятый без всяких изменений фольклорный текст вполне гармонировали друг с другом, образуя единую художественную ткань поэмы. <...>

В состав «Кому на Руси жить хорошо» введено огромное количество примет и поверий, пословиц и поговорок, загадок и отдельных фольклорных образов, рассеянных в поэме и придающих ей чрезвычайную фольклорную насыщенность.

Вот несколько примеров загадок в «Прологе» и первой части: о тени («Ой тени, тени черные»), об эхе («Никто его не видывал»), о снеге («Он смирен до поры»), о мельнице («Одним не птица мельница»), о козле («Так с бородой козел гулял по свету ранее, чем праотец Адам»), о замке («Замок- собачка верная»), о топоре («Всю жизнь свою ты кланялся»), о веретене («Вот то, чем больше вертится»), о ночи («Уж пишет грамоту Господь червонным золотом»), о пиле («Весь век пила железная жует»). Все эти загадки у Некрасова даны, однако, не в виде собственно загадок, а в виде метафор или сравнений, с называнием разгадок («Замок - собачка верная» и т. д.).

Пословицы и поговорки: «Сова - замоскворецкая княгиня»; « Сама лисица хитрая по любопытству бабьему»; «Солдаты шилом бреются, солдаты дымом греются»; «Добра ты, царска грамота, да не про нас ты писана»; «Шла борона прямехонько: да вдруг махнула в сторону»; «Из песни слово выкинуть, так песня вся нарушится»; «Ты тем перед крестьянином, пшеница, провинилася, что кормишь ты по выбору, зато не налюбуются на рожь, что кормит всех; «И гнется, да не ломится», «Наши топоры лежали до поры»; «Без прутика, без кнутика все ходим, люди грешные, на этот водопой»; «Высоко Бог, далеко царь»; «Что на роду написано, того не миновать»; «Правды из мошенника и топором не вырубишь»; «С работы, как ни мучайся, не будешь ты богат, а будешь ты горбат»; «За погудку правую смычком по шее бьют»; «Брань господская, что жало комариное, мужицкая - обух»; «Хвали траву в стогу, а барина в гробу»; «Они (господа. - В. Е.-М.) в котле кипеть, а мы дрова подкладывать». Характерно обилие ярко окрашенных социальных пословиц.

Приметы и поверья: «Ну, леший шутку славную над нами подшутил»; «Кукуй, кукуй, кукушечка! Заколосится хлеб, подавишься ты колосом - не будешь куковать»; «С кем встречи вы боитеся, идя путем-дорогою» (с попом); «Пошли крутую радугу на наши небеса»; «С тех пор, как бабы начали рядиться в ситцы красные, леса не подымаются, а хлеба хоть не сей... А ситцы те французские, - собачьей кровью крашены»; «Илья-пророк по ней гремит-катается на колеснице огненной»; «В рот яблока до спаса не беру»; «В тот год необычайная звезда играла на небе»; «Рубаху чистую надела в Рождество»; «Такая память знатная, должно быть... сорочьи яйца ел ». Часть этих примеров и примет Некрасов сам отметил и пояснил в примечаниях.

(Из книги «Творческий путь Н. А. Некрасова»)

К. И. Чуковский

Творчество Некрасова совпало с эпохой расцвета родной фольклористики. Именно в ту пору, под влиянием общественных сдвигов, происшедших в пятидесятых - шестидесятых годах, народ оказался в самом центре внимания читательских масс. <...>

Сам Некрасов постоянно «бывал в русских избах», благодаря чему и солдатская, и крестьянская речь стала с детства досконально известна ему: не только по книгам, но и на практике изучил он простонародный язык и смолоду стал большим знатоком народно-поэтических образов, народных форм мышления, народной эстетики. Все это он усвоил еще в Грешневе, в детские годы, находясь в непрерывном общении с крестьянами и постоянно слыша великолепную народную речь, которая в конце концов... стала его собственной речью. <...>

Но, стремясь к наиболее полному и всестороннему изучению народа, Некрасов, естественно, не мог ограничиться данными своего личного опыта, почерпнутыми в двух-трех губерниях.

Он постоянно пытался расширить, укрепить, углубить этот опыт при помощи всех доступных ему литературных источников...

Именно потому, что Некрасов был органически близок народу, фольклор никогда не был для него фетишем. Поэт распоряжался им совершенно свободно, творчески подчиняя его своим собственным - некрасовским - идейным задачам, своему собственному - некрасовскому - стилю, ради чего и подвергал его, в случае надобности, решительной и энергичной трансформации, по-новому переосмысляя его. <...>

Раньше всего установим, что к разным материалам фольклора Некрасов относился по-разному... Ибо крестьяне не представлялись ему сплошной, однородной массой; он делил эту массу на несколько разных слоев и к каждому слою относился различно.

Симпатии поэта были только на стороне крестьян-земледельцев - тех, кто в его стихах именуются «пахарями»:

Но желал бы я знать, умирая,
Что стоишь ты на верном пути,
Что твой пахарь, поля засевая,
Видит ведряный день впереди.

В этой обширнейшей массе крестьян - и только в ней - Некрасов видел проблески революционного гнева и все свои надежды возлагал на нее. Иногда не без оттенка фамильярной любви он называл пахарей «вахлаками», «вахлачками», «вахлачиной». «Пей, вахлачки, погуливай!» «Любовь ко всей вахлачине». «Но радость их вахлацкая была непродолжительна».

Когда он писал слово «народ», он всегда разумел только ее, эту многомиллионную массу трудового крестьянства.

Но были среди крестьян и такие, к которым он относился враждебно. Раньше всего это были оторванные от «пашни» дворовые, «люди холопского звания», потомственные помещичьи слуги, которые в тисках многолетнего рабства почти утратили человеческий облик. Многие из них прошли такую долгую школу холопства, что в конце концов полюбили ее, Сделались холопами по призванию, по страсти и стали даже кичиться своим раболепием как доблестью.

Отсюда их высокомерное отношение к «пахарям», не разделявшим их рабьих эмоций.

В поэме «Кому на Руси жить хорошо» Некрасов сам указывал, что барская дворня создает другой фольклор, поет другие песни, чем трудовое крестьянство. <...>

Непримиримую вражду «мужиков» и дворовых изображает в своей поэме Некрасов, который, однако, постоянно подчеркивает, что в нравственном разложении дворовых виновата помещичья «крепь». <...>

Отсюда применяемые Некрасовым принципы классификации родного фольклора, каких не было ни у одного из поэтов его поколения, пытавшихся так или иначе приобщиться к народному творчеству.

Встречая среди фольклорных материалов ту или иную народную песню, пословицу, поговорку, он пытался представить себе, из каких кругов крестьянской массы может она исходить.

Он видел, что русский фольклор отнюдь не отражает в себе целостного круга воззрений монолитного, сплошного народа.

Для него, если можно так выразиться, было несколько разных фольклоров. Был фольклор, выражавший мысли и чувства «в рабстве спасенного» Якима Нагого, а был фольклор Климки Лавина или той деревенской старухи, которая пела Еремушке свою «безобразную» песню. К каждому из этих фольклоров Некрасов относился различно. <...>

Отсюда четыре приема в его работе над материалами народного творчества, особенно четко сказавшиеся в поэме «Кому на Руси жить хорошо».

Во-первых, даже в самых «благонамеренных» сборниках Некрасов тщательно выискивал приглушенные, редкие, разбросанные по разным страницам проявления народного недовольства и гнева, вызванные тогдашней действительностью (то есть те элементы фольклора, которые вполне соответствовали идейным позициям революционной демократии), и, почти не внося в них никаких изменений, концентрировал их в своей эпопее.

Во-вторых, он брал те фольклорные тексты, которые, украшая и подслащая действительность, находились в вопиющем противоречии с ее реальными фактами, и либо изменял эти тексты, переделывая их так, чтобы они правдиво отражали реальность, либо тут же полемизировал с ними, опровергая их фактами противоположного рода.

В-третьих, он брал такие фольклорные образы, которые могли показаться нейтральными, поскольку в них не нашла отчетливого отражения классовая оценка действительности, и так видоизменял эти образы, чтобы они могли послужить целям революционной борьбы.

В-четвертых, он, опираясь не на букву фольклора, а на его дух, его стиль, сам создавал гениальные народные песни, проникнутые чувством вражды к существовавшему порядку вещей и звавшие к революционному действию («Песня убогого странника», «О двух великих грешниках»).

(Из книги «Мастерство Некрасова». Глава «Работа над фольклором»)

А. И. Груздев

Поэма «Кому на Руси жить хорошо» построена на основе строгого и стройного композиционного плана. В прологе поэмы в общих контурах вырисовывается широкая эпическая картина. В ней, как в фокусе, выделены фигуры эпических странников. Все частное, второстепенное устранено, внимание сосредоточено на исходном эпическом событии. Обстоятельства, вызвавшие спор и решение мужиков, не развиты. Самое место действия - Подтянутая губерния, Терпигорев уезд, Пустопорожняя волость - выше той или иной частной местности. Как и названия шести деревень, место действия характеризует всю пореформенную Россию.

События развертываются на большой (столбовой) дороге, на ярмарке в храмовой праздник, на базарной площади, где собираются толпы народа, где сталкиваются интересы различных сословий, выявляются различные характеры и с самых различных сторон предстает народная жизнь. Развитие событий неизменно выводит читательскую мысль за ограниченные пределы данной конкретной местности.

Широкая дороженька
Березками обставлена,
Далеко протянулася, -

так начинается первая глава поэмы. Образ далеко протянувшейся дороги ассоциируется с бескрайними и бесконечными, как эта дорога, просторами крестьянской Руси.

Поэт рисует эту толпу в живом и энергическом движении. Динамике событий соответствуют короткие, быстро сменяющие друг друга эпизоды, сцены, ситуации, внешне как будто разрозненные, но в совокупности полно и разносторонне рисующие жизнь народной толпы. В начале главы «Сельская ярмонка» события и люди не концентрированы в одном фокусе, как в прологе, а представлены в широкой и яркой панораме. Способ развития действия, при котором немногие события группировались вокруг главного героя, не соответствовал задаче эпической поэмы, которая претендовала на изображение народной жизни в ее полноте и целостности. Поэт разрабатывает здесь способы расположения сцен и эпизодов, искусство группировки сменяющих друг друга лиц, чередование описаний, пейзажных зарисовок, отдельных реплик, светотени, чтобы правдиво представить психологию и нравы народной толпы.

Иногда свет и тень в повествовании резко контрастируют, иногда переходы между ними затушеваны и чуть заметны, но всегда автором соблюдена определенная мера, позволяющая выделить в сложном движении событий, сцен и эпизодов такие события и лица, в которых сконцентрированы коренные черты народной жизни, выявлены ее тенденции, раскрыты существенные признаки народного характера. Поэт часто прерывает неторопливое эпическое повествование, включает в него отдельные реплики из толпы, короткие диалоги, высказывания, не устанавливая строгой логической связи между ними. Создается ощущение, что это напряженная и энергичная жизнь ярмарочной толпы, что это живые, естественные ее голоса. Из шума разноголосья выделяются короткие энергические фразы, слышен обмен лаконичными, часто афористическими суждениями двух или нескольких лиц. Из внешней отрывочности, фрагментарности постепенно создается целостность эпического рода, в которой рельефно проступают существенные черты народной жизни.

(Из статьи «Поэма Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»)

А. М. Бголин

<...> В «Кому на Руси жить хорошо» полнее и ярче, чем в других произведениях, выступает основной герой поэзии Некрасова - народ. Поэт показывает его жизнь всесторонне - ив горе и в «счастии». Подчеркивая зависимость всех слоев общества от крестьянства, его исключительное значение в жизни общества («На мерочку господскую крестьянина не мерь. // Не белоручки нежные, а люди мы великие...»), Некрасов устами Якима Нагого из деревни Босово рассказывает о титанической тяжести труда, который несут крестьянские массы. <...>

Образы крестьянских женщин, выведенных поэтом в произведениях, написанных до поэмы «Кому на Руси жить хорошо», кажутся только эскизами к нарисованному во весь рост портрету Матрены Тимофеевны.

(Из книги «Некрасов и поэты-демократы 60-80-х годов XIX века»)

Н. Н. Скатов

Сама извечная мечта о хорошей жизни в середине прошлого века становилась по-особому злободневной.

В пору переломную в жизни страны, когда пошатнулись многие ее казавшиеся крепкими устои, в том числе и устои самого народного сознания, извечные эти вопросы и загадки представали как дело сегодняшнего бытия, требовали немедленных решений. Так, все в поэме - в ее образах, языке, стихе - представало как выражение вечного в сегодняшнем, очень обобщенного в очень конкретном. Всеобщий, всех и все вовлекающий общерусский смысл приобретали как будто бы самые простые и обычные вещи. Потому-то перед нами не просто рассказ в стихах, а именно поэма-эпопея - о самом главном в жизни всего народа. Дорожная стычка мужиков все менее остается бытовой ссорой, все более становится великим спором, в который вовлечены все слои русской жизни, все ее главные социальные силы призваны на мужицкий суд: поп и помещик, купец и чиновник. И сам царь. Опять-таки предстали они в предельном обобщении: духовенство, например, достаточно многоликое и пестрое, - просто как поп, торгово-промышленное сословие, к тому времени набравшее большую силу, - купец. И не какой-то конкретный царь - Александр или Николай, а царь, представительствующий за всех вообще царей...

Образ «широкой дороженьки» открывает поэму, точнее, ее первую главу «Поп». Если подходить к этой главе, буквально понимая сюжет, - а ведь такой сюжет вроде бы четко был намечен уже в формуле-вступлении, - то это всего лишь рассказ о встрече с попом и рассказ попа о своей жизни. Но содержание некрасовской поэмы, именно потому, что это поэма, менее всего можно рассматривать на основе внешне понятых событий. В ней все время вершатся другие, гораздо более значительные события.

Разве не событие - развертывающаяся «по сторонам дороженьки» панорама как бы всей русской земли?

Глава «Помещик» представляет рассказ о барстве в целом. Хотя вложен он в уста конкретного помещика, со своим именем, отчеством и фамилией - двойной, «дворянской» (Оболт-Оболдуев, Гаврила Афанасьевич), это не означает, что мы слышим рассказ только данного барина, частного человека о его частной жизни...

Как в случае с попом, повествование помещика и о помещике не есть простое обличение. Оно также об общем, катастрофическом, всех захватившем кризисе. И о том, что народ есть в этом положении сила единственно здоровая, умная, красивая, условие развития страны и обновления жизни. Потому-то Некрасов... исследует то, что и составляет суть и условие эпического произведения, народной поэмы, - жизнь и поэзию народа в их неисчерпаемости. Это сразу повлекло Некрасова к таким картинам, где можно было бы собрать массу людей. Так появляется глава «Сельская ярмонка». Ярмарка свела вместе многих и разных людей. Ярмарка - это народное гульбище, массовый праздник. Характеры людей здесь раскрываются особенно раскованно и свободно, проявляются наиболее открыто и естественно...

В главе же «Пьяная ночь» поэт прямо открывает страницы для крестьянского многоголосья. Необычная, «пьяная» ночь развязывает языки:

Дорога стоголосая
Гудит! Что море синее,
Смолкает, подымается
Народная молва.

Крестьянский мир предстает предельно обнаженным, во всей хмельной откровенности и непосредственности... Таким образом, глава как бы вмещает много рассказов, вовлеченных в сферу поэмы, хотя буквально и не написанных...

Часть «Последыш», написанная в 1872 году, наименее эпична в этой эпической поэме. Появилась сконцентрированность драматического действия. Недаром происходящие здесь события дважды названы «камедью». Сам сюжет этой «камеди» парадоксален... Но парадоксы поэмы были лишь отражением и выражением парадоксов самой жизни. Ведь положение в стране и после отмены крепостного права оставалось ненормальным. Юридически отмененная «крепь» продолжала жить, проникая во все поры жизни:

- Не только над помещиком,
Привычка над крестьянином Сильна...

Вахлачина - тоже слово - символ крестьянской жизни, а слово это означает здесь прежде всего тупость, забитость, покорность и темноту. «Мир» «Последыша» не столько спасается в народе, сколько разрушается в личности...

Русская женщина всегда была для Некрасова главной носительницей жизни, выражением ее полноты, как бы символом национального существования. Вот почему Некрасов с таким вниманием вглядывался в ее судьбу, художественно исследовал ее в поэме о народе...

С самого начала образ героини, уже немолодой, зрелой женщины, Матрены Тимофеевны Корчагиной - носительницы жизни вписан в особую картину жизни самой природы, в самую зрелую, в самую благодатную ее пору - сбора урожая:

...Пора чудесная!
Нет веселей, наряднее,
Богаче нет поры!

Матрена Тимофеевна - человек исключительный, «губернаторша», но она человек из этой же трудовой толпы. Ей, умной и сильной, поэт доверил самой рассказать о своей судьбе. «Крестьянка» - единственная часть, вся написанная от первого лица. Однако это рассказ отнюдь не только о ее частной доле. Потому-то она чаще поет, чем рассказывает, и поет песни, не изобретенные для нее Некрасовым. «Крестьянка» - самая фольклорная часть поэмы, почти сплошь построенная на народно-поэтических образах и мотивах. <...>

Образ Матрены Тимофеевны создан так, что она как бы все испытала и побывала во всех состояниях, в каких могла побывать русская женщина. Некрасовская крестьянка - человек, не сломленный испытаниями, человек выстоявший.

Название третьей [главы] - «Савелий, богатырь святорусский». Впервые с такой силой вошла в поэму и уже до конца не уйдет из нее тема народного богатырства, находящая опору в былинной истории. Некрасовское определение «святорусский» сразу воззвало к русскому героическому эпосу, к образу богатыря богатырей - Святогора. Но, начав с былинного слова «богатырь свято...», Некрасов дает ему другое продолжение- «богатырь святорусский». Слову придан обобщенный, всероссийский смысл, а приложено оно отнюдь не к традиционному образу богатыря, а к образу крестьянина... Однако Некрасов не только не снижает тем былинный эпос до мужицкой жизни, но саму эту крестьянскую жизнь возводит в ранг высокой героики. <...>

Но образ Савелия важен не только сам по себе. Он как бы аккомпанирует на протяжении почти всей части образу героини, так что, по существу, перед нами возникают два сильных, богатырских характера.

И характер героини складывается в тяжких испытаниях, все нарастающих. Уже в главе «Песни» рассказано о тяжкой семейной жизни, глава «Демушка» повествует о смерти сына, «Волчица» - о том, как крестьянке пришлось лечь под розги. А за этими рассказами о событиях, труднее которых вроде уже не придумаешь, следует глава с названием «Трудный год». Все эти главы о событиях разных, отделенных часто многими годами. Но в них есть внутренний сюжет, генеральная идея, все к себе сводящая. Эта идея, одна из главных идей всего некрасовского творчества, есть идея материнства. Сам образ Родины, России у поэта неизменно соединяется с образом матери. Родина-мать, матушка-Русь - именно от Некрасова, через его поэзию эти привычные уже сейчас сочетания вошли в нашу жизнь, в наше сознание. И тип русской крестьянки, который создан в «Кому на Руси жить хорошо» , раскрывается прежде всего как образ матери...

Две эти части - «Последыш» и «Пир - на весь мир» - внешне наиболее близки: есть тесная связь во времени и месте действия, общие герои...

Некрасов, как бы освобождаясь, ломает весь свой «былинный» стих, которым многие годы писалась поэма «Кому на Руси жить хорошо», и устраивает редкостное подлинно хоровое многоголосие, вяжет в одно в богатейшем стиховом разнообразии разные начала и концы русской жизни, затевает всеобщий подлинно «Пир - на весь мир»...

Во «Вступлении» рисуется крестьянская пирушка - «Поминки по крепям» - так первоначально поэт назвал эту часть. Однако реальная праздничная выпивка в некрасовском изображении перерастает свои рамки, становится пиром, в который вовлекаются новые и новые люди и новые сферы жизни, - «Великим» пиром, «Пиром - на весь мир». И речь идет уже совсем не только о праздничном застолье, а о пире духовном, о пробуждении к новой жизни:

У каждого в груди
Играло чувство новое,
Как будто выносила их
Могучая волна
Со дна бездонной пропасти
На свет, где нескончаемый
Им уготован пир!

«Пир - на весь мир» очень условен. Это уже не только поэма, но как бы целая народная опера, обильная массовыми сценами и хорами, своеобразными «ариями» - песнями и дуэтами.

Песня стала основной формой рассказа. Сначала о прошлом: «Горькое время - горькие песни» - так названа первая глава. Все последующие с нарастающей силой и очень стремительно выразят движение исторического времени.

Глава «И старое и новое» рассказывает о новом, но не о добром. Потому и разведены поэтом эти временные понятия: горькое (старое), новое (но тоже горькое) и, наконец, доброе.

«Доброе время - добрые песни» - заключительная глава «Пира...». Если предшествующая названа «И старое и новое», то эту можно было бы озаглавить «И настоящее и будущее». Именно устремленность в будущее многое объясняет в этой главе, не случайно названной «Песни», ибо в них вей ее суть. Есть здесь и человек, эти песни сочиняющий и поющий, - Гриша Добросклонов.

Многое в русской истории толкало русских художников к созданию образов, подобных Грише. Это и «хождение в народ» революционных интеллигентов в начале 70-х годов прошлого века. Это и воспоминания о демократических деятелях первого призыва, так называемых «шестидесятниках» - прежде всего о Чернышевском и Добролюбове.

Образ Гриши одновременно и очень реальный, и в то же время очень обобщенный и даже условный образ молодости, устремленной вперед, надеющейся и верующей. Отсюда его некоторая неопределенность, только намеченность. Потому-то Некрасов, очевидно, не только из цензурных соображений, зачеркнул уже на первом этапе работы стихи (хотя они печатаются в большинстве послереволюционных изданий поэта):

Ему судьба готовила
Путь славный, имя громкое
Народного заступника.
Чахотку и Сибирь.

Так действительно заканчивали «шестидесятники». Так действительно только что драматически закончилось «хождение в народ» «семидесятников». Но поэт, видимо, не хотел этим мрачным предначертанием обреченности заканчивать стихи, посвященные новому человеку, человеку будущего. <...>

Вот почему и в завершающих стихах «Кому на Руси жить хорошо» поэт доверил, как бы передавая эстафету, юноше свои последние песни.

Над Русью оживающей
Иная песня слышится...

Умирающий поэт спешил. Поэма осталась неоконченной, но без итога она не оставлена.

Уже первая из песен на вопрос-формулу «Кому на Руси жить хорошо?» дает ответ-формулу:

Доля народа,
Счастье его,
Свет и свобода
Прежде всего!

Песня «Средь мира дольного...» призывает к борьбе за народное счастье, за свет и свободу. Но дело, естественно, не просто в декларации этих идейно-тематических формул-лозунгов.

Смысл итоговых стихов поэмы действительно заключается в призыве к борьбе за народное счастье, но смысл всей поэмы в том, что она показывает: такой народ заслуживает счастья и сто ит того, чтобы за него бороться:

В минуты унынья, о родина-мать!
Я мыслью вперед улетаю.
Еще суждено тебе много страдать,
Но ты не погибнешь, я знаю.

Многое в этих стихах идет от надежды, от пожелания, от мечты, но такой, которая находит реальную опору в жизни, в народе, в стране - Россия. Эпопея в самой себе несет разрешение.

(Из книги «Некрасов». Глава «Широкая дороженька»)

Вопросы и задания

1. Каков был первоначальный замысел Некрасова при создании поэмы «Кому на Руси жить хорошо»?
2. Какие части поэмы не были написаны?
3. Почему и как изменился замысел Некрасова?
4. Расскажите о цензурных гонениях, которым подвергалась поэма.
5. Когда произведение было издано полностью?
6. Какие споры идут между современными учеными о расположении глав поэмы?
7. Как связано с основной идеей поэмы сатирическое изображение помещиков (Оболта-Оболдуева, Утятина)?
8. Ученые не дают однозначного решения вопроса о жанре поэмы. Одни называют ее эпической поэмой, другие - поэмой-эпопеей, третьи - народно-героической эпопеей, четвертые - поэмой-обозрением. Какое из названных определений, по вашему мнению, наиболее подходит к «Кому на Руси жить хорошо»?
9. Какие строки, строфы, эпизоды поэмы заставили вас задуматься о жизни и о себе?
10. Какая роль отведена Некрасовым массовым сценам в поэме?
11. Раскройте способы развертывания сюжета: авторское повествование, рассказ самих персонажей, показ событий и т. д.
12. Какова роль автора-повествователя в поэме?
13. Покажите внутреннее единство всех частей поэмы.
14. До сих пор нет единой точки зрения на порядок расположения частей поэмы. Какой из вариантов композиции кажется вам более близким к авторскому замыслу? Почему? Обоснуйте свой ответ.
15. Проследите принципы создания Некрасовым реалистических художественных образов в поэме.
16. Как раскрывается духовный мир крестьянства в споре о счастье и в споре о грехе?
17. Проследите, как во встречах странников с попом, помещиком внимание автора неизменно сосредоточивается на картинах народной жизни.
18. Проанализируйте столкновения различных мнений о счастье в главе «Счастливые».
19. В чем вы увидели своеобразие художественного мастерства Некрасова, читая «Пролог»?
20. За что народ ославил Матрену Тимофеевну «счастливицей»?
21. Почему рассказ о женской доле в поэме начинается главой «Песни»?
22. Комедия или трагедия происходит в деревне Вахлаки?
23. Почему рассказ на самую острую тему современности - что делать? - ведет смиренный богомол Ионушка?
24. Почему события на берегу Волги Некрасов называет «великим пиром»?
25. Почему поиски счастливого приводят к спору, «кто всех грешней»?
26. В чем смысл названия части «Пир - на весь мир»?

Темы сочинений

1. «

   Деревенские русские люди» в поэме «Кому на Руси жить хорошо» и лирике Н. А. Некрасова (стихотворения «Тройка», «Деревенские новости», «Орина, мать солдатская» и др.).
2. «Доля ты, русская долюшка женская»(женские образы в поэмах «Кому на Руси жить хорошо», «Мороз, Красный нос» и лирике Н. А. Некрасова).
3. Авторское и народное понимание счастья в поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».
4. Как изменяется смысл и цель поиска семи странников от «Пролога» первой части к главе «Пир - на весь мир»?
5. Образы крестьян и собирательный образ крестьянства в главе «Сельская ярмонка».
6. «Бедность, невежество, мрак» в жизни русского крестьянства. (По поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».)
7. Роль пейзажа в сюжете, композиции, общем замысле поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».
8. Матрена Тимофеевна- идеал «величавой славянки» или простая русская баба?
9. Роль массовых сцен в поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» и их художественное своеобразие.
10. Что изменилось и что осталось неизменным в жизни и характере русского народа со времени создания поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо » ?
11. Сокровища русской души. (По поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».)
12. Мастерство портретной характеристики в поэме Н, А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».
13. Бунтари и философы - яркие народные типы в поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» (Савелий, Яким Нагой, Влас, Ионушка, Ермил Гирин и др.).
14. Портреты представителей господствующего класса в поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».
15. Образ автора в поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».
16. Оптимизм поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».
17. Дан ли в поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» ответ на вопрос, поставленный в заглавии?
18. Место и роль русского народного творчества в поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».

1. 19.Поэма Н.А.Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» - энциклопедия русской народной жизни. (Образы крестьян и помещиков.)

1. Проблема жанра поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».
2. Сюжет и композиция поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».

Планы сочинений

Поэма Н. А. Некрасова "«Кому на Руси жить хорошо"» - энциклопедия русской народной жизни

1. «В рабстве спасенное сердце свободное» народа, его поэтизация Некрасовым. Сущность народного характера.
2. Крестьяне - герои поэмы как типичные представители сформировавшей их социальной среды.
3. Индивидуальность каждого персонала поэмы.
4. Характеристика типов крестьян:

а) активные борцы против произвола (Савелий). В этом образе нашли отражение лучшие черты русского национального характера: свободолюбие, удаль, богатырская мощь и сердечная доброта;

б) правдолюбы и правдоискатели (Яким Нагой, Ермил Гирин);

в) «люди холопского звания» (Ипат, староста Глеб);

г) пассивные мстители (Яков верный - холоп примерный);

д) образ женщины-крестьянки (Матрена Тимофеевна);

е) образы семи странников.

5. Раскрытие миросозерцания крестьянской массы в целом через показ отдельных героев и воссоздание их бытовой обстановки, характерной для них стихии бытия.
6. Социальная направленность психологических характеристик персонажей - важная особенность художественных образов Некрасова.
7. Народ, его настоящее и будущее - основная тема поэмы.
8. Картины народной жизни в поэме. Эпизоды, рисующие нищету и бесправие крестьянства как в дореформенный, так к в пореформенный период. Роль введенных в поэму песен, характеризующих положение мужика после реформы («Соленая», «Барщинная», «Солдатская» и др.). Роль в поэме массовых сцен (главы «Пьяная ночь», «Сельская ярмонка», «Счастливые», «Крестьянка»).
9. Формирование народного идеала счастья, выраженного в словах: «Мы ищем, дядя Влас, Непоротой губернии, Непотрошеной волости Избыткова села». Столкновение различных мнений о счастье в главе «Счастливые».
10. Принципы создания Некрасовым реалистических художественных образов в поэме.

Образ народного заступника Гриши Добросклонова

1. Тема революционера-борца в поэме. Белинский и Гоголь - «заступники народные, друзья твои, мужик». Мысль о народном заступнике в рассказе о Ермиле Гирине (глава «Сельская ярмонка»).

2. Образ Гриши Добросклонова - итог раздумий Некрасова о путях, ведущих к счастью.

3. Добролюбов - прототип Гриши Добросклонова. Типичность образа Гриши.

4. Образ Гриши Добросклонова как воплощение авторского идеала положительного героя:
а) авторская характеристика Гриши;

б) Гриша устами героев поэмы (Власа, Саввы, Трифона);

в) раскрытие образа Гриши в действии;

г) монологи Гриши, его песни-импровизации.

Сюжет и композиция поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»

1.Сюжет поэмы- поиски семью мужиками счастливого в пореформенной русской действительности. Отражение роста сознания народа в движении этого сюжета.

2. Способы развертывания сюжета: авторское повествование, рассказ самих персонажей, показ событий и т. д.

3. Картины народной жизни в поэме.

4. Роль автора-повествователя в поэме.

5. Роль внесюжетных персонажей, легенд, песен, вводных эпизодов в структуре поэмы.

6. Порядок расположения частей поэмы. Относительная самостоятельность глав и частей поэмы, объединенных общим замыслом.

7. «Пролог»: вторжение в сказочный зачин реальной жизни 60-х годов XIX века.

8. Внутреннее единство всех частей поэмы.

Язык поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»

1. Единство формы и содержания

2. Яркость и образность языка, его близость к языку народа. Экспрессивность.

3. Фольклоризм поэмы. Типы фольклорных единиц, используемых в поэме, и творческая переработка их Некрасовым.

4. Язык как средство типизации и индивидуализации.

5. Роль языковых фигур при создании художественных образов.

6. Поэтический синтаксис.

7. Стих поэмы. Особенности рифмы и строфики произведения.

Краткая библиография

Груздев А. И. Поэма Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». М.; Л., 1966.
Анализ сюжета и творческого замысла поэмы. Характеристика основных образов. Раскрытие своеобразия языка произведения.

Журко Ф. М. Поэма Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». М., 1968.
Рассматривается проблематика поэмы в контексте творчества Некрасова в целом и пореформенной российской действительности. Раскрываются особенности реализма и психологизма Некрасова.

Прокшин В. Г. «Где же ты, тайна довольства народного?..» М., 1990.
Новый, современный взгляд на творчество Некрасова в целом и поэму «Кому на Руси жить хорошо» в частности. Творческая эволюция поэта рассматривается как путь к эпопее.

Розанова Л. А. Поэма Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Комментарий. Л., 1970.
Подробно и в доступной форме прокомментирована каждая глава поэмы. Читается с интересом. Содержит прекрасный материал для написания сочинений.

Скатов Н.Н. Некрасов. Глава «Широкая дороженька». М., 1994. (ЖЗЛ)
Краткий, своеобразный, исчерпывающий анализ поэмы. Охарактеризованы художественные особенности и значение каждой главы. Оригинальный, не традиционный подход к творчеству Некрасова.

Твердохлебов И. Ю. Поэма Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». М., 1954.
Раскрыты основные темы поэмы: народная жизнь, народный характер и др.; ее художественные особенности. Рассказано о связи поэмы с традициями русской литературы.

перейти к началу страницы