Как мы говорим?

С чего начинается речь? Совсем не с поиска слова для обозначения каких-то реальных предметов и явлений. Процесс общения начинается с того, что мы оказываемся один на один не с предметом, не с явлением, а с целым множеством явлений и предметов, с целой ситуацией, которую нам нужно облечь в языковую форму, И это совсем не что-то внешнее по отношению к говорящему. Он не просто отражает эти предметы и явления, как в зеркале, в своей речи; они для него — часть его собственной деятельности.

Вы когда-нибудь задумывались над тем, что в окружающем нас мире вещей есть и такие, для которых у нас нет специального названия, и поэтому они оказываются, как правило, вне поля нашего внимания?

Так вот: имеют названия и осознаются лишь те предметы и явления, которые оказались важными для Общественной практики, и прежде всего для трудовой, производственной деятельности людей. Мы уже упоминали об этом в начале нашего рассказа. Но тогда речь шла о закреплении готовых знаний и передаче их «по наследству», а теперь мы видим, что и «непосредственное», чувственное восприятие тоже в известной мере подчинено языку.

Например, для нас с вами мельчайшие различия в масти северных оленей несущественны и мы не имеем специальных слов для обозначения этих оттенков. А в языках народов Севера все эти оттенки, как правило, называются особыми словами, широко использующимися в их практической жизни.

Но вернемся к той ситуации (она всегда связана с определенной деятельностью), которая подлежит обозначению. Люди, говорящие на разных языках, выделяют в ней не совсем совпадающие элементы. Например, для нас «синий» и «зеленый» — это разные цвета. Но во вьетнамском языке оба они обозначаются одним словом и воспринимаются как один цвет. Такие различия могут быть довольно большими: например, чтобы сказать «он приглашает гостей к ужину», русский и индеец племени нутка употребят совершенно разные слова, причем в индейской фразе не будет ни слова «приглашать», ни слова «ужин», но в целом мысль останется все той же.

Итак, первое, что делает человек, — он расчленяет ситуацию на элементы, обозначаемые отдельными словами, и в то же время соединяет друг с другом эти слова — сначала мысленно, причем он и сам не осознает того, что делает. Собственно, он оперирует пока еще не словами, а какими-то признаками, сигналами некоторых, самых важных для высказывания слов (подлежащего, сказуемого, дополнения). Какими, мы точно не знаем. Не знаем мы и того, как конкретно происходит такой процесс; о нем можно только догадываться. Науке пока не известны методы исследования этой стороны речевого общения. Более того, мы даже еще не пользуемся словами и конструкциями какого-то определенного языка, например русского, а оперируем самым общим представлением о смысле и взаимоотношении этих слов и конструкций.

Вероятнее всего, на этом этапе еще нет и речи ни о какой грамматике в нашем обычном понимании; вспомним, как мы уже в момент произнесения фразы иногда вдруг задумываемся, в какую грамматическую форму нам облечь свою мысль.

Но вот у нас где-то в мозге уже есть самая общая схема будущего предложения. Что с ней происходит дальше? По всей вероятности, она поступает в какой-то другой «отдел» или сразу в несколько «отделов» мозга, где «каркас» будущего предложения «обрастает» остальными словами, которые соединяются друг с другом уже по законам конкретного языка, а законы эти у разных языков разные. Затем на место сигналов слов ставятся настоящие слова, т. е. слова облекаются в свойственную им звуковую (фонетическую) форму. Или, вернее, для каждого сигнала подбирается последорательность тех команд, которые будут подаваться мозгом в органы речи. Надо думать, что эти команды подбираются не сразу для всего предложения, а для определенных слов, по мере того как мы говорим.

Куда же подаются команды? Изучением этого вопроса занимается специальная наука, называемая экспериментальной фонетикой.

Работами советского ученого Н. И. Жинкина установлено, что мозг подает сигналы в три разные точки организма. Это, во-первых, органы дыхания, от которых зависит, будет ли подан в глотку, в рот и в нос воздух, необходимый для говорения. Это, во-вторых, специальный механизм глоточной регулировки дыхания. Он «распоряжается» членением речи на слоги и регулирует подачу воздуха в зависимости от того, какие именно звуки произносятся: есть звуки громкие сами по себе, например а, о, л, и для них не нужно дополнительной порции воздуха; есть звуки тихие, неслышные, например к, т, п, которые нужно «обеспечить» наибольшим давлением воздуха.

У М. М. Пришвина есть рассказ «Двойной след» о собаке по кличке Кэт. Там говорится: «...Кэт от первоначального, неудачно данного первым ее владельцем, Китти. Тот был не охотник, не понимал, что кричать на букву громко нельзя...» Именно потому и нельзя, что весь запас давления воздуха в этом слове уже оказывается израсходованным на произнесение звука. Наконец, третий сигнал подается в органы артикуляции, собственно речевые органы, особенно в язык.

Чтобы сказать: «Он приглашает гостей к ужину», русский и индеец племени нутка употребляют совершенно разные слова.

Не все эти три сигнала по времени совпадают. Дело происходит так: одновременно подаются сигналы только в органы артикуляции и в глотку. Эти сигналы согласованы между собой. Конечно, такое согласование получается не сразу — для него нужна долгая речевая практика. Кстати, именно поэтому взрослому человеку, знающему только свой родной язык, обычно бывает очень трудно заговорить на иностранном языке; ведь в каждом языке произношение звуков и деление речи на слоги согласованы между собой по-разному, а у взрослого человека уже образовалась прочная условнорефлекторная связь между глоткой и органами артикуляции.

Лишь после того как поданный сигнал достигнет глотки, она произведет «расчет» необходимого количества воздуха и результаты этого «расчета», вернувшись в мозг, будут им переданы дальше — органам дыхания.

Техника произнесения отдельных звуков вам, вероятно, известна. Любой звук любого языка всегда можно отнести к одной из двух групп; согласным или гласным.

Гласные звуки образуются только благодаря колебанию «струн», находящихся у нас в гортани, — голосовых связок. Звучание этих «струн», как и в любом струнном инструменте, например гитаре, усиливается и несколько изменяется с помощью резонаторов. В гитаре это пустое пространство внутри корпуса. В нашем речевом механизме это глотка, рот и нос.

Все прочие звуки — согласные. Они возникают в результате трения воздуха о различные части речевого механизма. Это трение может быть двух родов: или оно происходит постепенно, так, что звук можно тянуть, или воздух скапливается перед какой-то преградой, а затем она открывается и получается нечто вроде щелчка. Звуки, получающиеся при первом способе, — это так называемые щелевые (спиранты), например ф, в, с, з, ш, х, и сонанты, например р, л, м, н. При втором способе получаются так называемые взрывные звуки: б, п, д, к. Если гласные напоминают звучание струнного инструмента, то согласные можно сравнить со звуком духового инструмента, например трубы.

Все эти звуки, в свою очередь, могут быть разделены на группы по разным принципам. Например, в зависимости от того, происходит ли во время произнесения согласного звука только трение или также и колебание голосовых связок, он может быть глухим или звонким.

Можно разделить звуки и на губные, зубные, нёбные и т. д. Так или иначе речь осуществилась, в виде последовательности звуковых волн наше сообщение отправилось в путешествие. Но вот оно достигло конечного пункта — нашего собеседника. Что происходит при этом?

Раньше думали, что мы по очереди передаем в мозг и «расшифровываем» сведения об отдельных звуках речи.

Сейчас установлено, что это не так. Во-первых, выяснилось, что в восприятии речи принимают самое активное участие органы артикуляции. Чтобы правильно расслышать слово, нужно уметь его произнести, хотя бы беззвучно; и не случайно дети или малограмотные взрослые, читая, часто шевелят губами. И вообще, человек, слушая чужую речь, осуществляет активную деятельность, как бы говоря вместе со своим собеседником и угадывая то, что он может сказать.

Во-вторых, как установила физиолог Л. А. Чистович, мы имеем дело при восприятии не с отдельными звуками, а с образующими их мельчайшими элементами. Мы запоминаем и потом «складываем» в звуковой образ слова не а, к, т, а «звонкость», «губность», «взрывность». Первое объединение этих признаков происходит в слоге, а затем получившиеся результаты еще раз проверяются и уточняются уже в целом слове.

В-третьих, чтобы правильно услышать слово, совершенно не обязательно уловить все составляющие его звуки: мы можем удовлетвориться «намеком». В этом сказывается активный характер восприятия речи человеком, о чем только что упоминалось. И вот, когда мы правильно отождествили целое слово, описанный нами процесс начинает осуществляться в обратном порядке: слово заменяется каким-то очень кратким емким сигналом, отдельные сигналы, постепенно накапливаясь, объединяются и воспринимаются все вместе как носители единой мысли. Мы как бы свертываем слышимое нами предложение, заменяя его смысл общим представлением о его содержании, уже не обязательно выраженном в словах определенного языка.

Ранее упоминалось, что внутренняя речь осуществляется так же. Только, конечно, здесь совершенно необязательно, чтобы подаваемые в органы речи сигналы вызывали реальное звучание. Организм наш как раз и экономит на этом. Хотя все сигналы подаются точно тем же порядком, что и при обычной речи, но органы произношения двигаются едва-едва, так сказать, только намечают направление и способ действия.

Для того чтобы выяснить, что они вообще действуют, требуется специальная, очень тонкая аппаратура. Но они все-таки действуют!

С помощью внутренней речи человек планирует для себя свою практическую и теоретическую деятельность (допустим, выбирая способ действия, «обсуждает» его сам с собой). Она используется также при осуществлении особенно сложных видов теоретической деятельности (например, решая трудную математическую задачу, человек «рассуждает» сам с собой).

перейти к началу страницы