Мозг и регуляция поведения

Мы рассказали о том, как головной мозг принимает информацию из внешнего мира, как он формирует зрительные и слуховые восприятия, обеспечивает прочное, напряженное внимание, какие механизмы лежат в основе речи. И все же мы проделали лишь одну, да и то небольшую, часть пути.

Теперь нам остается едва ли не самое важное — узнать, как головной мозг обеспечивает нашу память, как он оказывается в состоянии подчинить следам этой памяти, сохраняющейся в его клетках очень долгое время, активную деятельность организма, как вырабатывает сложные программы деятельности и регулирует наше поведение.

Здесь мы находимся еще в самом начале пути. Известно, что самые простые, врожденные формы поведения, преобладающие на низших этапах развития животного мира — у рыб, земноводных, птиц, программируются аппаратами подкорковых узлов мозга, а у насекомых — группами нервных клеток, сосредоточенных в передних отделах нервной цепочки и названных передними нервными ганглиями. Эти аппараты, клетки которых хранят наследственную память, обеспечивают унаследованное инстинктивное поведение. Если в ответ на простые сигналы из среды осуществляются некоторые сложные врожденные акты; если, воспринимая блеск воды, комар начинает откладывать яички на блестящую поверхность, а паук, воспринявший вибрацию паутины, бросается на жертву; если едва вылупившийся из яйца грач в ответ на колебания гнезда раскрывает рот в ожидании пищи — все это врожденные, инстинктивные формы поведения. Они осуществляются на основе наследственно закрепленной информации, хранящейся в клетках переднего ганглия, подкорковых узлов, или «древней коры».

Пути сетчатой формации головного мозга.

Какие же мозговые механизмы создают сложные и изменчивые программы поведения в тех случаях, когда животное, а тем более человек должны приспособиться к меняющимся условиям среды, выработать новые формы активной деятельности? Что направляет эти виды деятельности? Какие системы мозга регулируют ее?

Здесь мы переходим к одной из самых важных и сложных проблем — к строению и функциям лобных долей мозга. Размер их огромен: у человека лобные доли занимают больше четвертой части всех мозговых полушарий. Какова их роль? На этот вопрос ученые долгие годы не могли найти правильный ответ.

Попробуем раздражать лобные доли мозга электрическим током. Это раздражение не вызывает ни зрительных, ни слуховых, ни осязательных образов, а также и никаких движений.

Посмотрим на человека, у которого из-за ранения или опухоли мозга пришлось удалить значительную часть лобных долей. Он продолжает так же видеть и слышать, ощущать прикосновение, двигаться, говорить и понимать обращенную к нему речь, как это было и до операции. Неужели же лобные доли мозга совершенно бездействуют? Нет, это далеко не так!

Полвека назад И. П. Павлов провел такой опыт: у одной собаки удалил все задние отделы полушарий, оставив лобные доли; у другой, наоборот, удалил обе лобные доли мозга и сохранил его задние отделы. Стало ли различным поведение этих собак?

Вот что писал И. П. Павлов подводя итоги опыта: «Если вы у собаки вырежете всю заднюю часть больших полушарий, то вы получите животное в общем совершенно нормальное. Оно будет опознавать носом и кожей и вас, и пищу, и всевозможные предметы, с которыми оно встречается. Оно завиляет хвостом, когда вы его погладите... Оно выразит свою радость, узнав вас, но такое животное не будет на вас реагировать, если вы далеко стоите, т. е. оно не пользуется в нормальной мере глазами. Такая собака пользуется очень мало глазом и ухом, а в остальном она вполне нормальна.

Если же вы вырежете переднюю часть больших полушарий, то перед вами будет, по-видимому, глубоко ненормальное животное. Оно не имеет никакого правильного отношения ни к вам, ни к своим товарищам — собакам, ни к пище, которой оно и не найдет, ни вообще ко всем предметам, ее окружающим. Это совершенно исковерканное животное, у него, по-видимому, не осталось никаких признаков целесообразного поведения.

Таким образом, получается огромная разница между обоими животными: одним без передней и другим без задней: части полушарий. Про одно вы скажете, что оно слепо или глухо, но в остальном нормальное; про другое — что оно инвалид».

Значит, лобные доли играют важную роль в поведении животного. Повреждение или разрушение их не затрагивает ни зрения, ни слуха, ни осязания, ни движения, но нарушает целесообразный, организованный характер поведения.

Обратимся теперь к человеку. Мы знаем, что особую роль в регуляции человеческой деятельности и в развитии его психической жизни играет общение с окружающими, которое осуществляется с помощью речи.

Когда мать говорит ребенку: «Вымой руки!», «Принеси чашку!» — она направляет, регулирует его деятельность. Теперь уже не только непосредственное впечатление от вещи, но и слово матери является той силой, которая направляет его поведение, заставляет идти и искать названный предмет или совершать нужное действие.

Такая роль речи, регулирующей поведение ребенка, во многом определяет и дальнейшее развитие его психических процессов. То, что сегодня он делает по указанию матери, завтра будет выполнять самостоятельно. Разве не с помощью своей собственной речи (внешней или внутренней) мы намечаем план наших действий? Разве мы не говорим себе: «Нет, остановись, так нельзя делать»? И разве с помощью тех связей, которые возникают на основе речи, мы не анализируем наше поведение, не сравниваем результаты действия с тем, что мы задумали, не проверяем результат действия?

Поведение человека регулируется речью. Поэтому совершенно естественно ожидать, что разрушение лобных долей мозга, не вызывающее у человека нарушений зрения, слуха, осязания и движения, не нарушающее и аппарата самой речи, приведет к тому, что речь перестанет регулировать его поведение. Она потеряет свою направляющую, организующую роль, и эти сложные формы осмысленного поведения будут нарушены.

Такое предположение оправдывается при наблюдениях над больными с тяжелыми повреждениями лобных долей мозга.

Перед нами больной, который только недавно перенес тяжелое ранение, разрушившее значительную часть лобных долей. Он хорошо видит и слышит, разговаривает с нами; он ходит, легко справляется с привычными действиями. Но вот мы обращаемся к нему: «Пожалуйста, пойдите и принесите книжку, которую вы оставили в палате, там, в конце коридора». Больной с готовностью встает, направляется в коридор, чтобы выполнить эту просьбу. По пути он встречает двух приятелей, и намерение выполнить нашу просьбу уже забыто: непосредственное впечатление затормозило, разрушило его. Речевые следы перестали регулировать поведение человека, оно стало неустойчивым, легко поддающимся случайным йлияниям.

Не только чужая речь, выражающая просьбы и приказы, но и его собственная и возникающие на ее основе намерения теряют направляющую, регулирующую роль. Вот почему такой больной, придя на трамвайную остановку, чтобы ехать в нужном направлении, импульсивно садится в первый подошедший вагон и едет, куда его повезут. Вот почему такой больной, намереваясь строгать доску до определенной толщины, легко забывает об этом и работает до тех пор, пока не сострогает всю доску и не начнет строгать дерево верстака. Вот почему он оказывается не в состоянии сравнить, сопоставить то, что было задумано, с тем, что им делается. Все его поведение теряет осознанный, разумный характер. Теперь мы начинаем понимать, какую службу несут лобные доли мозга. Это важнейшая часть сложного механизма регуляции поведения.

перейти к началу страницы